— Вот, вот! — кричал, захлебываясь, Джантай.
Он пробирался к Кондратию, размахивая какой-то бумагой. Алы, красный и злой, что-то кричал Байзаку, но: Оса даже вблизи не мог разобрать, что именно.
— Бармаки, бармаки! — закричал Джантай у самого уха.
Толпа ревела и хохотала. Кондратий поднял руку, и через несколько минут стало тихо. Тогда несколько пастухов‑киргизов обступили его и заговорили наперебой.
— Мы должны были ему деньги и потому на чистой бумаге прикладывали пальцы, — заговорил один.
Его лоб лоснился от пота, он дико таращил глаза.
Кондратий не успел его дослушать, как другой схватил кавалериста за плечи, повернул к себе и стал кричать, продолжая рассказ первого.
— Когда мы приложили пальцы, то он вместо счета денег написал, что мы его выбрали председателем. Теперь он нас совсем ограбит!
Кричавший вцепился руками в Кондратия, чтобы договорить до конца, но его силой оторвали от командира. Кто-то новый, с серебряной серьгой в ухе, продолжал рассказ.
— Золотой Рот сказал нам, что мы выбрали Байзака, а мы этого и не знали. Мы Байзака не выбирали! Байзак тут, и бумага тут. Только он один против всех! Ударь Байзака по голове!
Байзак оглядывал всех, как затравленный волк. Он смотрел исподлобья и тянул Кондратия за рукав. Он хотел что-то сказать. Но тут в первый раз за семь лет кто-то вслух, всенародно, при нем выкрикнул его грозное прозвище:
— Отец контрабанды!
Толпа подхватила эти слова, сопровождая их бранью и таким свистом, что уши резало.
Кондратий вспомнил знаменитый ответ старейшин и, помахав рукой, заставил толпу замолчать. Потом он встал на табурет, чтобы его лицо видели все, и, мягко улыбнувшись, сказал:
— Какой отец контрабанды? Отец контрабанды умер!
При этом он показал на Байзака, который стоял рядом.
Громовой хохот потряс здание, и Кондратий понял, что он нанес первый удар авторитету Байзака, потому что здесь могут простить все, но не глупое, позорное положение. Теперь Кондратий увидел, что он не в состоянии утихомирить толпу. Пограничники протолкались к нему и стали вытеснять всех на улицу. Когда в комнате стало сравнительно тихо, Кондратий поднял бумагу кверху и спокойно сказал:
— Я передам ее следователю. В ней больше правды, чем в бумаге о взятке Будая. Как ты думаешь, Байзак? — И, не дождавшись ответа, добавил про себя: — К тому же писал ее ты сам, и потому тебя не будут считать мучеником.
Байзак снова потянул его за рукав. Оса понял, что он хочет говорить наедине, и отрицательно покачал головой.
— Говори здесь, или ни одно твое слово не попадет в мои уши.
— Теперь я должен буду купить деревянную чашку для собирания милостыни, — с отчаянием сказал Байзак. — Я умру с голоду.
Кондратий медлил с ответом. Лицо его стало твердым и жестоким, а зеленоватые глаза ядовито глядели на Байзака. Джантай с удовольствием оглядывался кругом, как бы призывая свидетелей, и смеялся. Он с наслаждением смаковал каждое слово и ронял их медленно одно за другим.
— Ты — ненужный человек, я дам тебе денег на эту чашку.
Джантай, Алы, Байзак и целая толпа пограничников смотрели на Кондратия, ожидая его решения. Снаружи у опийной конторы шумела толпа, которая и не думала расходиться. Совсем наоборот! Новость о том, что Байзак стал ненужным человеком, собирала все новых любопытных. В толпе говорили о всех его неудачах, о том, что он потерял опий и теперь мужчины не пойдут за ним через границу, о том, что Джантай пришел на русскую пшеницу и будет защищать Кок-Ару; борясь с контрабандой. Находились и такие, которые говорили, что Байзаку никаких долгов платить не надо, потому что на него и так все работал почти задаром. Вея прибыль от контрабанды шла ему.
В углу в комнате оживленно шептались Юлдаш и Саламатин.
— Зря бриллиант истратили, — торопливо убеждал завхоз. — Он, видишь, в председатели опять хотел пролезть, а его никто и не выбирал, и коней загнали зря, и сидеть будем зря. Добеги до этого шакала, возьми ты у него назад камень.
Юлдаш отрицательно покачал головой.
— Золотой Рот сделал большое дело. Сперва были приложены бармаки на чистую бумагу. Ты слышал, как рассказывали люди, а потом Золотой Рот узнал, что написал Байзак, и украл эту бумагу. И рассказал им. Никогда они не узнали бы, что Байзак сам себя выбрал. Больше половины из них живет на джайляу. За одну ночь Золотой Рот и чайханщик оповестили всех. Они загнали несколько лошадей. Золотой Рот — молодец.
— Ну, тогда другое дело, — недовольно пробурчал завхоз.
Около крыльца конторы сидел на корточках Джанмурчи. Он рассказывал про Черный Ледник. Вокруг него на земле важно сидели престарелые наездники. Это были люди испытанные и поседевшие в странствованиях. Их ничто не интересовало, кроме дорог, потому что у всех был скот, который приходилось перегонять с одного пастбища на другое, и они умели ценить чужое мужество. Джанмурчи сидел посреди старейших как почетный гость и рассказывал про храбрость Кок-Ару. Такие же разговоры шли по всем углам улицы, и тут же имя Кок-Ару делалось легендарным и грозным. А пограничник все стоял в конторе посреди комнаты и молчал. Наконец, медленно раскурив трубку, он заговорил, как бы думая вслух:
