Контр Культ УРа №1 - [4]
С: Может быть, но этого термина нет. Всплывет «контркультура», опять же.
В: Если говорить красивым описательным языком, то люди, для которых мы существуем — это некие хрупкие изломанные личности, которые…
С: Спонтанные.
А: Импульсивные.
С: И не интегрированные в социум. И желательно куда бы то ни было.
А: Широкий размах! Чало кто подходит под это определение.
С: Это не догма, но идеал.
В: К вопросу об идеале. Вот ситуация: меня приглашают на работу в ЦК ВЛКСМ. А я говорю: "А сколько у вас платят?" Они говорят: "Сто рублей". Я отвечаю: "Нет, за такие деньги я не пойду". Это первая ступень, скажем. Вторая ступень: я говорю: "Что? ЦК ВЛКСМ?! Идите вы на хер!" В этом случае мышление еще в рамках политической оппозиции. А есть третий вариант…
С: Третий вариант — спросить: "А вы любите зайцев?"
А: Да!
В: Да! Это третий вариант! Вот об этом варианте, собственно, мы и говорим.
А: Все это время.
В: Все это время.
С: Все это время.
Текст данного триалога параллельно печатается в журнале «ДВР» № 9
Фото А.Воронина
Превратить перманентность в креативность — нет сейчас более важной задачи!
Далеко не каждый рок-журнал Союза неизбежно является носителем живого подпольного духа. «ЗЗЗ», к примеру, пестрит словом «контркультура», но здесь и не ночевал заветный дух импровизации: по сути это все-таки некий клуб сухих рок-интеллектуалов, рождающих до боли неадекватный предмету описания нечитаемый язык описания. «Рокси» мертв. «РИО» медленно, но верно превращается в респектабельное справочно-информативное издание, которое скоро начнут понуро конспектировать студенты советских вузов.
Однако, существуют и имманентные рок-журналистике формы выхода за ее пределы. В их числе — уникальный владивостокский журнал «ДВР», неожиданно для многих попавший в «топ-ту» всесоюзной рок-прессы.
В НОМЕРЕ:
"От Токио вверх и налево" — эссе с погружением в субстанцию Владивостока;
"Японский городовой" — прямой репортаж спецкорра «ДВР» из Японии;
"К вопросу об эстетике панка" — размышления владивостокской журналистки о сущности самобытного явления;
"The ПУАНТИЛИЗМ" — федеративная тусовка в Свердловске: взгляд извне;
"Троянский конь" — сексопатологический анализ генезиса рокофобства;
"Last Rock'n'Roller" — феноменальное по форме интервью с Майком;
Сюзан Зонтаг "Единая культура и новая восприимчивость" — первый перевод на русский язык одной из известнейших статей пионерки спонтанной журналистики;
"Рекордз энд Тэйпс" — почти все о владивостокской звукозаписи;
"Пальцы" — трепетнейший рассказ пера одного из видных рокеров Владивостока.
Дмитрий Селиванов:
…ЖИЗНЬ — ЭТО НЕЧТО СОВСЕМ ДРУГОЕ
ЛЕТАРГИЯ
Человек, написавший эту песню, повесился весной этого года в своем родном городе Новосибирске в возрасте 25 лет. Его звали Дмитрий Селиванов. Следующие страницы посвящены его памяти.
Интервью с Селивановым — гитаристом «ГО»[1]
«АНАРХИЯ», 1989, № 3 г. Тюмень
Фестиваль закончился, правда, не кончилась жизнь и не перевелся еще в магазинах лосьон, а иногда можно купить и вино или хотя бы пиво. Пиво, кстати, в городе Новосибирске — не проблема, как я понял. Пива навалом в магазинах, бутылочное даже, которое в Тюмени отродясь не припомню. Я вообще, я теперь пиво почти не пью, за ним же еще черт знает сколько в очереди стоять надо и денег. Но тут фестиваль, как не выпить, поэтому и пьем в огромном 30-бутылочном количестве /где ты, старик Рабле, где ты?/. При этом нас ну в половину меньше, чем бутылок. Ну может человек десять. И как только выпиваем первый десяток пива, сразу начинаем орать разные песни. Так орем, что даже записать это нельзя. Кукс пытался — у него ничего не вышло, потому что мы орем как-то все громче и громче, никак отрегулировать Куксу не удается. Летова орали, потом ИНСТРУКЦИЮ, потом Артура, потом Янка начала уже тихонько так петь и тут звонок.
Все сразу шугаться начали:
— Звонок. Звонок. Звонок. Со-се-ди.
И точно звонок. И точно соседи. Мы с Селивановым /гитарист ГО/ идем к двери. Открываем. Стоит там домохозяйка. По виду она из тех, про которых манифест.
— Что вы — звери, что ли? Так орете, — начинает обычную бытовую дипломатию /отлично. — прим. тт./ тетенька в фартуке.
— Мы все поняли! А что вы хотели, — спокойно и мрачно интересуется Селиванов. — Одиннадцати еще нет.
— Вам еще не надоело, — домохозяйка подозрительно спокойна /но мне это кажется дьявольской хитростью, вот-вот начнет звать ментов и орать/. — Как звери. /Вот оно/.
— Хуже — спокойно соглашается Селиванов.
— Вы хуже зверей, — настаивает домохозяйка.
— Хуже — смущенно отзывается Селиванов.
— Имейте хоть приличия. Здесь же другие люди живут, а вы просто гости. Имейте значит приличие свое.
— Хорошо, — говорит бесстрастно Селиванов.
