Контора Кука - [2]
«То есть „воображаемой“, — шутили Ширины, — потому что „форштеллунг“ [1] — это и в смысле „воображения“…»
И ещё… Сам не зная чего вдруг, Паша вспомнил это «ещё что-то»… стоя перед зеркалом… а вот — то самое… что недавно назвал про себя «категорическим императивом», даже не зная, насколько при этом «как в воду глядит», да и не помня толком, что в точности подразумевал под этими словами Кант [2].
— Паша, я понял, что тебе нужно сделать, — сказал Ширин примерно две недели тому назад. — Тебе надо трахнуть Веру.
— Как это?
— Так. Соседку мою, Веру Комаровскую.
— Лев, ты шутишь?
— Если ты хочешь, чтобы она устроила тебя в свою фирму. Она это уже делала для одного юноши, он продержался там почти год — пока вдруг не сорвался и не улетел.
— В каком смысле?
— Да так, — Лев помахал «крылышками», — всё вдруг бросил и уехал обратно, вспомнил какую-то зазнобу… В фирме это не очень понравилось… Но главное — прецедент был. Ну что ты так на меня смотришь? Всем известно, что Вера любит молоденьких. У каждого свои слабости.
— Но я… Я не могу так, — сказал Паша.
— Na komm, [3] — сказал Лев, махая рукой теперь уже назад — через плечо… После чего обернулся и увидел, что жена вошла в гостиную.
— Лиль, оставь нас, — сказал он, — у нас тут мужской разговор.
Паша был уверен, что Лиля ему сейчас за такие слова выдаст по полной программе, он даже автоматически втянул голову — как всегда, когда между Шириными разражалась буря…
Но тут почему-то всё произошло иначе, Лиля сказала:
— Всё-всё, меня уже нет, — и так быстро покинула комнату, что Паша понял: они это обсуждали между собой.
Очевидно было, что его пребывание в доме Шириных затянулось.
Костью в горле он себя пока что не чувствовал, но… Может быть, он просто был недостаточно чувствительным, когда ставил себя на чьё-то место?
Но он и так понимал: затянулось.
Ширин не мигая смотрел Паше в глаза (в голове его при этом проносились достаточно банальные мысли: «Вот этот мальчик — это ведь я сам, Лев, только что двадцатилетней давности…»).
— Но я же не…
— Не?..
— Не плейбой, — сказал Паша, и Лев расхохотался:
— Это как? Умри, но не отдавай поцелуя без любви… Ну тогда как знаешь, братец. Но я советую всё же подумать. Тем более что Вера — женщина не только с большим аппетитом, но пока что и сама вполне аппетитная, — Лев поднял указательный палец, как будто рассказал очередной свой анекдот — про «О!».
— Она же мне в бабушки годится.
— Ну, это ты, положим, загнул.
— Да она и в молодости была не в моём вкусе!
— А это ты откуда знаешь?
— Да ты ведь сам показывал мне фотки, ваш архив… Нет-нет, — решительно помотал головой Паша, — вы меня, конечно, извините, я понимаю, как я вам надоел…
— Да… не так уж ты нам и надоел, — поморщился Ширин, — своих детей нет, ты видишь, а жилплощади — хоть отбавляй… После нашей московской каморки как-то даже чересчур — пусто, пустынно, как-то безлюдно… Можешь жить пока что сколько хочешь. Мы о твоём будущем беспокоимся, Паша. Взять на нормальную работу без разрешения на неё… Да и без визы — она у тебя давно истекла… Такое может только Вера.
— Она что у вас там — царь и бог? Это что, её собственная фирма, что ли?
— Нет, но…
— Ну так и что она там может решить, если работает «на дядю»?
— Не скажи. Её влияние велико… в том числе и на «дядю». И был уже прецедент, дядя понял, как это классно…
— В каком смысле? — сощурился Паша.
— Да нет, — засмеялся Ширин, — не в том. Выгодно!
— А…
— А ты что подумал? Ну, то есть да, Вера — женщина активная, и шефа она в своё время, может быть, тоже попользовала… но любит она молоденьких: когда-то они были на десять лет младше, а теперь уже в два раза как минимум, время ведь не стоит на месте… И ты, Павел, сейчас как раз подходишь… по всем статьям. Я уж, поверь, знаю её вкусы: ты, Павел, просто стопроцентный вариант! Да после того как ты её трахнешь…
— Нет! Лучше уж я уеду в Москву или вообще… домой.
— А где ж твой дом… — проворчал Ширин, — где ты будешь получать в десять раз меньше за ту же работу и где у тебя вообще не будет никакого будущего, кроме козлов, от которых ты и сбежал… Хочешь, чтобы они тебя там добили?
— Ну, это мы ещё посмотрим. Во всяком случае, с вашей Верой я этого делать не буду, прости.
— Ты что… боишься, что не встанет? Ну и напрасно! Комаровская у нас девка… ещё это… как говорится, в самом соку!
— Вот сам и… свою Комаровскую!
— Мне-то зачем?! Кому нужно на работу устраиваться? — засмеялся Лев. — У меня с Комой прекрасные дружеские отношения, мы и в Москве были соседями, я знаю её с пелёнок. Она мне как сестра! Мы такие закадычные друзья, нам секс не нужен, чтоб доказывать друг другу вновь… Разве что когда мы ещё были в детском садике, хе-хе… Ладно, я же хотел как лучше, ну извини старика, если что не так… И не думай: никто тебя не выставляет за дверь… и тем более — на панель, нет-нет… ты свободный человек, так что вставляй кому и куда сам захочешь, — Лев снова было рассмеялся, но заметив, что Паше не смешно, сказал:
— Всё, забудь тогда этот наш разговор, просто сотри его из памяти и всё… И давай мы с тобой тогда партейку сыграем, а, блиц-блиц?
— Не хочу я, — сердито сказал Паша, — хватит с меня на сегодня твоих комбинаций.
«Серпантин» — экзистенциальный роман-притча о любви, встроенная в летний крымский пейзаж, читается на одном дыхании и «оставляет на языке долгий, нежный привкус экзотического плода, который вы попробовали во сне, а пробудившись, пытаетесь и не можете вспомнить его название».
Основной интригой романа является предсмертный рассказ отца, который кажется Йенсу как-то связанным с испытываемым им синдромом дематериализации. Как будто, чтобы избежать логического конца этого процесса, мир Йенса распадается на два слоя: в одном живут так называемы «дужи» — «дети умных женщин», в другом — «уртюпы», т. е. некие регрессирующие в первобытное состояние сущности; невидимая постороннему глазу ломаная граница между этими мирами бежит по городу… Роман можно рассматривать в том числе и как постиндустриальный парафраз сказки Коллоди, а один из главных его планов повествования — описание современной мюнхенской арт-сцены.
Рассказы в предлагаемом вниманию читателя сборнике освещают весьма актуальную сегодня тему межкультурной коммуникации в самых разных её аспектах: от особенностей любовно-романтических отношений между представителями различных культур до личных впечатлений автора от зарубежных встреч и поездок. А поскольку большинство текстов написано во время многочисленных и иногда весьма продолжительных перелётов автора, сборник так и называется «Полёт фантазии, фантазии в полёте».
Побывав в горах однажды, вы или безнадёжно заболеете ими, или навсегда останетесь к ним равнодушны. После первого знакомства с ними у автора появились симптомы горного синдрома, которые быстро развились и надолго закрепились. В итоге эмоции, пережитые в горах Испании, Греции, Швеции, России, и мысли, возникшие после походов, легли на бумагу, а чуть позже стали частью этого сборника очерков.
Спасение духовности в человеке и обществе, сохранение нравственной памяти народа, без которой не может быть национального и просто человеческого достоинства, — главная идея романа уральской писательницы.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…
Футуристические рассказы. «Безголосые» — оцифровка сознания. «Showmylife» — симулятор жизни. «Рубашка» — будущее одежды. «Красное внутри» — половой каннибализм. «Кабульский отель» — трехдневное путешествие непутевого фотографа в Кабул.