Кто-то поднимался по лестнице, ведущей на чердак. Он обернулся. Тихие, вкрадчивые шаги. Прижался спиной к стене. Отвратительно, -- думал он, -- они везде найдут. Против этих парализатор бесполезен.
Он едва не выстрелил. Только мгновенный рефлекс профессионала спас малышку. Всегда знай точно, кто у тебя на линии прицела.
– - Папа, ты меня звал?
– - Ты зачем на чердак залезла? Среди ночи?
– - Я услышала зов…
– - Я тебе разрешал? -- еще один рефлекс: предостеречь, впечатать в сознание… отцовский ремень -- кладезь мудрости… ремень -- непедагогично, я и голосом могу -- так, чтобы на всю жизнь.
И, меняя тон, предупреждая неизбежные слезы:
– - Нет, я не звал. Тебе показалось. Это за окном пьяные дядьки кричат. Они дома своего никак не найдут. Испугалась? Слишком много пьют дядьки, плохо им, животики у них болят, в глазах туманится, вот и кричат.
– - А почему мамы нету?
– - Ну что ты, мама спит, там темно, ты просто не разглядела.
– - Папа, я боюсь.
– - А мы вместе спустимся. А хочешь, здесь спи. Со мной. Смотри как смешно: прямо на полу, на тюфяках, будто в лесу мы. Помнишь, как мы с тобой в лесу ночевали?
– - Да. Только тетя Зая говорила, что в лес ходить нельзя. В лесу волки живут и тени.
– - Ну, с папой-то можно. Я не хуже тети Заи знаю, что можно и чего нельзя, правда? Все, закрывай глазки.
Она уснула вмиг, обмякла расслабленно и уснула.
Кто-то холодными пальцами трогает позвонки. Касания, нежные, как поцелуй пиявки. Между лопаток. Лунный луч. Лунные пиявки. Зуд в спине, в самом центре спины. Холодно. Укутать еще и покрывалом теплым. Согреть. Подоткнуть, чтобы во сне не раскрылась. Белоснежка моя.
Теперь -- амулет. Он здесь, за древним сундуком, у самой стены.
Он вытащил из неприметной щели между половицами маскировочные планки, ударом кулака вышиб крепежный клин -- тот вылетел вместе с гвоздем -- и повернул доску. Шар, конечно, никуда не делся. Он сделался горячим, точнее -- жгучим: ладони зудели как от крапивы.
Шар был установлен возле спящей. Лучшего охранника не найти.
Только после этого он спустился вниз, в кромешную тьму отчего дома.
Спустился -- и остановился в замешательстве. Незнакомое место… тьма мне не помеха, достаточно зеленого отсвета из стекла над дверью… вещи привычные, обстановка не изменилась, но -- чужое все… имитация, морок… вот те на! ручка дверная слева, а не справа!
В спальне никого не было. Он вошел, но попал не в спальню, а в маленькую комнату, прозванную "оранжереей" за то, что в летний ясный день в ней жило солнышко; самые первые воспоминания связывали его с этой комнатой -- он, кажется, тогда и ходить не умел еще… а братишка не то что ходить, сидеть не умел. Весенний цвет на подоконнике… вишня? Нет, яблоня, маленькие красные яблочки, именуемые "райскими", белые цветы, лепестки как снег… райские яблоки… ведь было! -- возразил он яростно. -- Никому не уничтожить, это уже состоялось… я был рожден… след во времени… навсегда!
Окно почему-то расположилось справа. Оно теперь обращено в сумрак. Если, конечно, солнце не переметнулось на ту, другую сторону. Чушь. Так не бывает. Небесные ориентиры не лгут.
В коридоре он понял, наконец: все в доме зеркально перевернулось. Странно, чердак-то прежним остался… Он разыскал вход в спальню. Жена посапывала во сне. Вот и ты, потеря наша, никуда не делась. Он подошел, чтобы дотронуться, погладить, ощутить как-нибудь -- и отдернул руку. Вдруг закричит. Проснется в испуге, закричит. Проснется, испугается, закричит, на меня глядя… что за дикая мысль… малышка… малышка не стала бы разговаривать с тенью, она бы онемела или завизжала… но чутко, тревожно спала жена, и он не рискнул: подошел к узенькой, пустой кровати малышки, сел, примостился кое-как. В теплую постель. Скоро рассвет. Продержаться. Время лечит, -- шептал он, закрыв глаза и стараясь не заснуть. И все-таки сразу уснул -- точно поскользнулся.
Снилось нехорошее. Что-то темное валится на них. Круг. Круг в небе. Бездонный колодец -- мы падаем в него всем миром. Не надо. Проснуться!.. Я знаю, что я сплю. Хватит дурью маяться, открывай глаза! Ну попробуй! Ну тогда хоть шевельнись… Движение будит.
Попытался сесть. Словно за волосы себя поднимал. Больно, глупо и зря. Даже дыхание мне не подвластно. Смотри-ка, я совсем не дышу. Изжил эту привычку. Бездыхан, недвижим. Мёртв!
Он открыл глаза -- он чувствовал, что ему удалось открыть глаза. Вот только видеть он тоже разучился. Несколько теней в зеленом свечении. Силуэты. Он лежит на твердом, вокруг -- стены… где я? Куда занесло меня на этот раз? На твердом. Но в отдалении -- кровать, и он вспоминает, что на ней спит женщина, которую нужно опознать. Опознать. Двигаться он не может, но может прикоснуться, теперь он может притрагиваться ко всему, к теням и силуэтам, тени и силуэты становятся доступны. Доступны, если увидеть их. На этот раз меня занесло в знакомые места, -- думает призрак, -- но в какие места? Кому они знакомы? Кто из нас дышал этим воздухом? Кто из Меня сумел не забыть эти времена? Зачем Мне эти времена?..
До чего мучительный труд -- вспоминать. Прикоснется -- припомнит. Гибкими, как змеи, руками ощущает тепло ее тела. Руки, грудь. Оставаясь на месте, на твердом -- в зыбучести теней и силуэтов -- алтаре, в столбе зеленого огня. Не шевелясь. Не дыша. Женщина просыпается: ей это проще простого. Соломинка. Спасительница.
