Конструируя «Другую Русь»: Образы «Руси» в историописании Великого княжества Литовского XVI-VII веков - [3]

9 ноября 1578 года скончался покровитель Стрыйковского князь Юрий Олелькович. Дети князя были малолетники, и, похоже, историограф не мог уже найти прежнюю поддержку в Слуцке. Стрыйковский переходит под опеку жемайтийского епископа Мельхиора Гедройца (1536-1609).

Это был уже другой политический круг общения Стрыйковского. Если князья Олельковичи-Слуцкие были традиционно привержены православию, а многие Ходкевичи приняли кальвинистское исповедание веры, то епископ Мельхиор стремился к укреплению позиции пост-тридентской римско- католической церкви в некогда последнем языческом регионе ВКЛ («второй креститель Жемайтии»). Одновременно Мельхиор Гедройц выстраивал линию сохранения суверенитета ВКЛ в рамках объёдинённого с Польшей государства, а также способствовал изданию книг на литовском языке [26, p. 8—11; 25, s. 430—431].

И вот по протекции такого сановника католической церкви Стрыйковскому в 1579 году предлагается синекура в виде должности жемайтийского каноника. Сам факт этого назначения был красноречивым - «короняж» (подданный Короны Польской) без университетского образования и духовного сана получает должность, которую в подобных условиях невозможно было бы занять без протекции. Сам же Гедройц в своё время выступил против номинации поляка Бернарда Мацеёвского Виленским епископом в 1591 году [32]. Возможно, епископ Мельхиор привлёк Стрыйковского к сотрудничеству в целях реализации политики Контрреформации [18, c. 22].

Ходкевичи, Олельковичи-Слуцкие, Мельхиор Гедроц на протяжении 15 лет были главными меценатами Стрыйковского, они не только обеспечивали материальное содержание историографа, но и оказывали поддержку в ознакомлении с местными летописными текстами и формулировали идеологические программы в историописании. Таким образом, поляк по происхождению, Матей Стрыйковский провёл большую часть своей творческой жизни в ВКЛ, его произведения включали обработку местных летописей и других письменных источников, сам Стрыйковский работал по заказу литовско- ручкой магнатерии и формулировал концепции, которые должны были историографически легализовать и обосновать статус элит ВКЛ и всего государства. Появление на протяжении XVII века различных редакций белорусского и украинского переводов «Хроники» Стрыйковского [15, с. 372­384] свидетельствует об устойчивой традиции трансляции его концепций в русинском сообществе ВКЛ и Польской Короны. Биографические и концептуальные положения позволяют отнести произведения Матея Стрыйковского к традициям историописания ВКЛ.

Стрыйковский углубленно занимался этно-генетическими легендами народов региона, историко-географические границы которого он очертил в самом названии своего труда: «Хроника польская, литовская, жомойская и всей Руси». Прежде всего автор констатировал наличие общих предков у народов «своего» региона - готов, гетов и гепидов он называет предками «литовскими и славянскими» [35, s. 36—37]. Вместе с тем у самого историографа было ясное представление об ареале «славянщины». В этой связи примечательны его наблюдения из дипломатической поездки 1574 года в Османскую империю, где Стрыйковский соотносит историографические легенды и современное этническое состояние: “Alem ja sam byl w tych wszystkich krainach, i w Traciej niedawno roku 1574 i okolo Constantinopola, wsz^dziem swiadom dobrze, a tamem zadnych Gotow, niemieckiego j?zyka uzywaj^cych, niewidzial, anim o nich slachal. Slawakow tam naszych przodkow wsz^dzie pelno w Tracijskich i w Bulgarskich ziemiach szeroko mi^dzy Balchanami gorami mieszkaj^cych, takze w Taurice albo Prekopie s^ ostanki Gotow albo Getow Litewskich i Roxolanskich, Ruskich przodkow, ktorzy slawienskim j^zykiem (nie niemieckim) mowi^” [35, s. 40] («Но я сам был в тех всех странах, и в Тракии недавно в году 1574, и около Константинополя, везде хорошо известно, что там никаких Готов, использующих немецкий язык, я не видел, о них ничего не слышал. Славян там, наших предков, везде полно в Тракийских и в Болгарских землях, широко между Балканскими горами живущим, также в Тавриде или Перекопе есть остатки Готов или Гетов Литовских и Роксоланских, Русских предков, которые словянским языком (не немецким) говорят»).

Историю же «русскую и литовскую» Стрыйковский относил к «северным краям»: «...w pulnocnych krajach, gdzie dzis Litwa i Rus [35, s. 38]. «Славянщина» у Стрыйковского также распадается на несколько отвлетвлений: «Jednak wzdy Russacy, Moskwa i Bulgarowie albo Wolgarowie, od Wolgi rzeki (nad ktor^ szeroko z dawnych lat mieszkali) nazwani, takze inszy Slawacy, pierwiej niz my Polacy, pisac pocz^li” [35, s. 89] («Однако же Русские, Москва и Булгары или Волжане, от Волги реки названы (на которой широко с давних лет жили), также другие славяне, раньше чем мы, Поляки, писать начали»).

В своих историко-географических построениях М. Стрыйковский использовал легенду о Мозохе как прародителе всех славян: «Wszakze to jest napewniejszy, najgruntowniejszy fundament, iz jako od inszych synow Noega i ich potomkow, insze rozmnozone s^ rozne narody, tak tez od Mosocha patryarchy naszego, szostego syna Jafetowego i od jego potomkow: Russa, Lecha i Czecha, wszyscy Russacy, Polacy, Moskwa, Bulgarowie, Czechowie, i ile ich kolwiek Slawianskiego j?zyka pod niebem uzywa, prawdziwy wywod i pocz^tek naroda maj^» [35, s. 91] («Однако есть это наиболее безошибочно и наиболее обоснованно, что как от других сыновей Ноя и их потомков другие размножились народы, так от патриарха нашего Мозоха, шестого сына Яфета и от его потомков: Руса, Леха и Чеха все Русские, Поляки, Москва, Болгары, Чехи и ещё сколько Славянского языка под небом используют, настоящие истоки и начало народа имеют»).