Конспект - [14]

Весной Сережа нанял плотников, и они пристроили к дому большую крытую террасу, огражденную глухим барьером, поверх которого задергивали или открывали парусиновые шторы. Вход на террасу — со двора, из дома на нее смотрели два окна. На террасе, кроме большого стола и скамеек, поставили кровать для папы, а для меня — деревянный диван, в который я на день укладывал постель. С наступлением тепла папа и я ночевали на террасе — это у нас называлось переехать на дачу. Часть двора, на котором была терраса, плотники оградили штахетником с калиткой, и там папа развел сад, в котором постоянно возился. Деревья и кусты — декоративные. Глухие кирпичные стены и высокий деревянный забор, отделявшие сад от соседних дворов, не видны под густой вьющейся зеленью. Но очарование садика — в самых разных цветах, сплошь покрывавших его. От ранней весны до поздней осени всегда что-то цветет. Я помогал папе, и он научил меня делать прививки. У нас был куст, на котором цвели розы от белых до почти черных. В садике сделали стол со скамейками вокруг него, и это было любимым местом отдыха для всех, там летом и обедали. Мы с папой засадили деревьями и остальную часть двора.

9.

Прошло несколько недель моей жизни на Сирохинской, когда я узнал, что должен по воскресеньям навещать маму, и в первое же воскресенье отправился к ней в сопровождении отца. Мы ехали дачным поездом, а куда и долго ли — не помню. Постоянно ли жили там Аржанковы или на лето снимали дачу — не знаю. Мы шли вверх гуськом по тротуару, выложенному из узких цементных плит, и поверх решетчатой ограды увидели Аржанковых, сидевших на веранде за едой. При виде нас они вскочили и скрылись в доме. Сложное чувство, в котором смешались обида, стыд и гнев, с такой силой овладело мною, что я ничего не видел, не слышал и изо всех сил старался не расплакаться — Ты что, не слышишь? Я говорю — пойди узнай: тебя привезут или за тобой приехать?

Ничего из этого посещения я не помню. Следующий раз, а как скоро это было, сказать не могу, я шел к маме один, на Основу, и нашел ее по адресу. Аржанковы снимали комнату у Дьяковых — родителей первого мужа старшей маминой сестры. Потом они перебрались в двухкомнатную квартиру с верандой в доме железнодорожного кондуктора, вблизи множества железнодорожных путей, на разных уровнях подходящих к Харькову и пересекающих друг друга на мостах и эстакадах. Когда на Основу проложили трамваи, недалеко от Аржанковых была последняя остановка, седьмая по счету от Сирохинской улицы. Пока строилась трамвайная линия, ходил пешком, в непогоду — по шпалам.

Аржанков работал бухгалтером на строительстве большого дома и брал частные уроки пения, мама занималась хозяйством. Время от времени у них появлялась домашняя работница, но долго не жила: мама с ними не ладила.

Дома я никогда не слышал худого слова или иронии в адрес мамы. А мама постоянно поносила Гореловых. Лиза — самодур, как ее отец, Лиза и Сережа — два сапога пара, а Сережа еще и нахал. Клава слишком много о себе воображает. Нина — пустая бабенка. Галя — полное ничтожество. «Ну, а что такое твой папочка — ты и сам мог бы уже разобраться». Я попросил маму не ругать их, потому что я у них живу и всех их люблю. Мама стала кричать, что это они настраивают меня против нее, а я в ответ кричал: «Неправда! Неправда! Никогда не настраивают! Все равно неправда!» Вмешался Александр Николаевич:

— Ксюшенька, успокойся! Успокойся, милая! В твоем положении тебе вредно волноваться.

Пока они были заняты друг другом, я потихоньку ушел. В следующее воскресенье Лиза, напомнив, что пора уже идти, сказала:

— Почему тебе каждый раз надо напоминать? Это твой долг, и ты должен ходить к маме без напоминаний. Она же твоя мама и по тебе скучает.

— Она всех вас ругает.

— Ну, это не беда. Ты в одно ухо впускай, а в другое выпускай. А теперь ступай, ступай! Тебя мама ждет.

Но после случая, когда мы с мамой кричали друг на друга, мама перестала так грубо ругать Гореловых, только иногда вдруг промелькнет у нее какая-нибудь колкость в чей-либо адрес.

Мама ссорилась с хозяйкой дома, и они во дворе долго кричали друг на друга. Мама посвящала меня в эти дрязги, а мне было противно. Пришел к маме и на улице слышу, как мама и хозяйка кричат. Постоял-постоял и вернулся домой.

— Что так быстро? — спрашивает Галя.

— Там во дворе мама и хозяйка кричат друг на друга. Ждал, ждал, а они все кричат. Вот я и вернулся.

Молчание. Сережа начинает разговор на другую тему.

И, наконец, у мамы очень скучно: не с кем и не во что поиграть, нечего почитать, нечем заняться. Отпрашивался погулять, поднимался на пешеходный мостик через железнодорожные пути, соединяющий Основу с Новоселовкой, и смотрел как идут поезда.

Весной 25-го года у Аржанковых родился сын. Ему дали имя Алексен — сочетание Александра и Ксении. Однажды в тишине, когда был слышен только тихий голос мамы, баюкающий Алека, меня вдруг охватила обида, горечь, зависть — вот такая смесь. Я поскорее ушел и, считая эти чувства ненужными и нехорошими, стараясь от них отвлечься, заставил себя считать шпалы под трамвайными рельсами. С ростом малыша у меня родился и рос интерес к нему, потом у меня с ним возникла и крепла взаимная привязанность, и я уже ходил к маме без понукании. С Александром Николаевичем у нас, если можно так сказать, не было никаких отношений, а если пользоваться мальчишеской терминологией — мы не трогали друг друга. У Аржанковых я ничего не рассказывал о Гореловых, дома — об Аржанковых, а когда меня вдруг кто-нибудь спрашивал, старался говорить поменьше, покороче и посуше.