Конные и пешие - [47]

Первые серьезные сомнения у него появились после того, как к нему домой пришла мать, навещавшая Аню. Она села за стол и заплакала навзрыд, так что сотрясалось все ее грузное тело. Виталий никогда не видел мать плачущей, а тут она не просто плакала, а рыдала; испугавшись, он сбегал на кухню, принес воды, мать выпила весь стакан и, не вытирая черных потеков от крашеных ресниц, зло посмотрела на него.

— Ты редкий идиот, — сказала она. — Ты потерял женщину… единственную женщину, которая подходила тебе. А меня лишил такой радости, как Славик.

— Но мама… — начал было Виталий.

— Молчи, свинья! — прикрикнула Клавдия Никифоровна. — Я знаю все, что ты можешь мне сказать. Да, да, да! Черт возьми, все не без греха. Но только кретины, как ты, так глупо попадаются. Ты прожил с Аней почти четыре года и ничего в ней не понял. Такие, как она, решают один раз. У них второго раза не бывает. Ты мог бы играть в свои игры где угодно и не трепать языком, чтоб об этом знал весь институт. Это азбучная истина. Ты пренебрег азбукой, стараясь шагать в ногу с веком, сразу ухватился за высшую математику. У тебя пробелы в образовании и в воспитании. Вот что я упустила… Мне противно на тебя смотреть.

Она привела себя в порядок в ванной и ушла не попрощавшись.

Вот после этого Виталий по-настоящему задумался: да, получилось, конечно, скверно, и он-то, лопух, не предвидел последствий, знал же, что если Аня принимает какое-то решение, то с ней уже ничего нельзя поделать, своего решения она не изменит. Ведь он говорил с матерью Ани, и та с гордостью рассказывала ему о независимом характере своей дочери, но Виталий несколько насмешливо относился к матери Ани, одинокой учительнице математики, причислял ее к той когорте людей старого поколения, которые хотели бы все видеть в идеале и часто теряли реалистическую ориентировку. Мать Ани держалась всегда спокойно и строго, она создала для себя мир своей веры и представлений, прекрасно существовала в нем, не замечая, что вокруг этого мира давно бурлит иная жизнь, где и места нет романтическому, а тем более идеальному. Виталий не осуждал Анину мать, он ее жалел, потому что считал: человек с таким умом мог бы добиться в жизни значительно большего, чем быть просто учительницей. Но сейчас Виталий подумал: может быть, мама Ани и не пыталась ничего добиваться, она жила как хотела, и это было для нее главным, она ведь не раз подчеркивала, что дорожит своей независимостью, своим правом выбора. А ведь эти мысли она могла внушить и Ане… Ведь вот же Виталий сам во многом покорно следует советам отца и матери. Как же ему не следовать, когда отец так много для него сделал.

Тоска возникла неожиданно и застала его врасплох: он проснулся рано, увидел плохо убранную спальню, встал, прошелся по комнатам, вся квартира показалась неуютной, запущенной. Виталий умылся, пошел на кухню, приготовил себе яичницу, от которой его уже тошнило, потому что по утрам, кроме нее, ничего не ел, и ощутил себя заброшенным, одиноким, ему сделалось жаль самого себя. Он тут же рассердился, торопливо собрался, поехал на работу, но тоска уже поселилась в нем и ныла, пристроившись где-то в уголке его души. Чтобы избавиться от этого пакостного чувства, с ожесточением накинулся на работу, загонял всех в лаборатории, просидел в институте допоздна, вернулся домой усталый, быстро заснул, но утром все началось сначала. Виталий понял — тоска усиливается в нем, и он уже не способен с ней бороться.

Особенно тошно ему стало в пятницу: впереди были выходные дни. «Надо бы что-то придумать, — размышлял он. — Куда-нибудь закатиться или…» Было четыре часа дня, кое-кто уже уходил из института, и ему тоже надоело торчать в лаборатории. «Наведаюсь к родителям», — решил Виталий и, когда широкими шагами двигался по коридору, нагнал невысокую черненькую Валю. Он не раз замечал на себе любопытный взгляд ее темных глаз, в которых явно резвились бесенята. У нее была точеная фигурка, обтянутая джинсами и синей шерстяной кофточкой. Виталий догнал ее, шутя обнял за плечи, стараясь казаться веселым, спросил:

— Куда спешит будущий профессор?

Валя посмотрела на него озорно, фыркнула:

— Вот туда… в профессора! А то ведь я еще до младшего научного не дотянулась. Пора брать высоты.

— Пора, мой друг, пора, — чувствуя ладонью, какое у нее упругое плечо, пропел Виталий и тут же, переходя на интимный шепот, спросил: — А переросший лаборанта, но не доросший до младшего освободился сегодня?

Уж очень откровенной была усмешка в ее глазах, и он невольно насторожился: стоит ли продолжать с ней в таком же духе или оставить эту девчонку в покое?

— Если речь о работе, то на сегодня свободна. Шеф в отъезде, работа сделана.

Может быть, усмешка ему только показалась, но ведь нужно ему, черт возьми, развеяться, да и надоело быть одному: вдруг этот бесенок даст ему забвение, которого он ищет.

— Не составишь компанию холостяку?

Виталий знал: в институте слух о том, что его покинула Аня, давно прошелестел по кабинетам и коридорам, и не было смысла таиться, лучше всего делать вид — ему это нипочем. Валя на мгновение задумалась, при этом прикусила верхнюю полненькую губу, по уголкам которой чуть приметен был темный пушок, спросила: