Кони - [135]

О своем споре с Витте Анатолий Федорович вспомнил, когда получил большое письмо от одного крестьянина:

«Ваше высокопревосходительство!

Искренне Вас благодарю от всего русско-крестьянского сердца за Ваши слова в Государственном Совете об уничтожении попечительства народной трезвости и о прекращении пьянства. Вы обратите внимание и посмотрите, что творится в Петербурге в Народных домах. Это целая оргия разгула и разврата. Разве это можно считать полезным развлечением для народа? Да, это полезно для разгула и разврата всего народа. Об этом я мог бы Вам много сказать и о других домах трезвости. Теперь скажу о казенных винных лавках, ведь они гораздо хуже прежних кабаков, которые существовали до введения монополии. Хотя народ пил водку, но он пил в тепле и закрытых помещениях; теперь же пьют на улице у тех же винных лавок. И посмотрите в рабочих районах, что представляют эти лавки? Вы их увидите во всей наготе. Поговорите с рабочими заводов и фабрик; они Вам скажут, что нужно закрыть винные лавки, а их жены и дети вечно будут счастливыми и молить бога за добрый почин того правительства, которое это сделает. Коснусь другого взгляда по монополии: ведь она введена совсем не для пользы… государства, а своего рода авантюра под известным стилем. О чем же мне говорить? Ведь вина пьют не меньше, чем до монополии, а больше, а доходы государства могли быть увеличены до такой же величины, какие теперь получаются… (ведь человек трезвый всегда работать способен)… Да обложить всю роскошь большим налогом, да, наконец, сделать общий подоходный налог… Я извиняюсь перед Вами, Ваше Высокопревосходительство, и верю в Вас, что Вы примете мои слова во внимание».

Семь лет — с 1907-го по 1914-й воевал Кони с трибуны Мариинского дворца против пьянства. Воевал пламенным словом, убеждал обширным социологическим материалом, показывающим, какой вред наносит этот поощряемый государством недуг народу.

«Каждый из нас, кто рано выходит на улицу, видел, конечно, эти печальные, оборванные, с голодными лицами скопища людей, которые ждут не дождутся, когда откроют винную лавку, для того, чтобы вышибить из головки бутылочную пробку, выпить это на голодный желудок и отдать назад посуду». Такие картины рисовал Кони перед своими коллегами, но члены Государственного совета, вероятно, не имели обыкновения выходить на улицу так рано.

И только когда началась первая мировая война, самодержец российский запретил наконец казенную продажу водки. Еще бы — на карту была поставлена судьба самодержавия.

Теперь уже стали «возносить хвалы» Николаю II. Великий князь Константин Романов, президент академии прислал Анатолию Федоровичу, с просьбой отредактировать, проект послания самодержцу:

«Великий Государь.

…неизреченно осчастливленные мудрым твоим решением относительно воспрещения казенной продажи водки навсегда, горячо молим Господа о твоем здоровья и благоденствии.

Но просим, Великий Государь, Союзу трезвенников, если он дерзает, сказать, что запрещением продажи одной только водки не будет завершено начатие Тобою светлого дела отрезвления русского народа. Отсутствие в продаже водки вызовет неминуемый переход к употреблению пива и притом, с целью достигнуть опьянения, в больших количествах. От пива проистекут для народа не меньшия бедствия и болезни, чем и от водки.

Содействуя развитию алкоголизма, под обманчивым видом легкого и будто бы питательного напитка, пиво будет заглушать своим тяжеловесным дурманом духовные способности русского человека и сделается привычным напитком для женщин и даже детей — станет расстилать перед населением гибельный путь вырождения.

Повели, Великий Государь, прекратить продажу пива навсегда и тем укрепи трезвость и трудовое благоденствие в нашей великой родине».

Кони отнесся к проекту со скепсисом, править не стал, написал президенту:

«Зачем в таком маленьком обращении трижды употреблять выражение «Великий Государь»? Не постеснялся высказать свои сомнения ближайшему родственнику «Великого».

3

Летом 1908 года Кони приезжает в Берлин — посоветоваться со здешними медицинскими светилами о своем здоровье. Пока ходит в клинику на консультации, успевает посетить несколько спектаклей, слушает оперетту Оскара Штрауса «В вихре вальса». Замечает, как за последние годы изменился Берлин — насколько более броской, внешне яркой стала жизнь в этом, недавно еще скучном, бюргерском городе. Как потеснили буржуа и преуспевающие капиталисты обладателей звонких титулов! И в лучших театральных ложах, и в фешенебельных ресторанах… Да и немецкая литература, отличавшаяся сдержанностью чувств, и театр — как стали похожи они на французские! «…какие роскошные постановки, какая «откровенность исполнения», — пишет Анатолий Федорович.

Уже давно задумывается он над судьбой мировой культуры. Его тревожит искусство декаданса, его тревожит судьба современного мира. «Двадцатый век влетает в мир на автомобиле, освещенный электричеством и вооруженный самыми усовершенствованными орудиями для истребления тех, кто имеет несчастье быть слабым… А что везет он в своем багаже, столь легком на вид? Кто проводил его к заставе и чей величавый образ встретил его за нею?» — писал Кони еще в 1901 году.