Кони и люди - [12]

Он, должно быть, могущественный человек. И тем не менее он восхищался ею.

– Я дарю тебе конфеты, потому что моя дочь говорит, что ты самая умная девочка в школе, – сказал он.

Она вспомнила, что в том магазине был еще один человек, и когда она убегала, зажав конфеты в кулачке, старик обернулся к нему и сказал:

– Они все твари, кроме нее одной, – все скоты!

Значительно позднее она поняла смысл его слов. Он подразумевал семью Эджли.

Сколько мыслей роилось в ее голове в то время, когда она одна ходила в школу и обратно. У нее всегда было много времени на то, чтобы все хорошенько обдумать, – и днем, когда она помогала матери по хозяйству, и в зимние вечера, когда ложилась в постель, но долго не засыпала. Старик в магазине восхищался ее быстрым умом, и за это он простил ей ее происхождение. Мысли ходили кругом и кругом. Даже будучи еще ребенком, она чувствовала себя замурованной в стену, отрезанной от жизни. Она боролась за то, чтобы бежать от себя самой, бежать к жизни.

А теперь она женщина, она ощущала жизнь, испытывала то, что жизнь означает. Мэй молча и неподвижно стояла у подножия лестницы или у плиты в кухне и силилась не думать.

Где-то на другой улице хлопнула дверь. У нее был замечательно развит слух, и ей казалось, что она в состоянии слышать каждый звук, исходивший из уст мужчины, женщины или ребенка во всем городе.

Снова мысли начали роиться в голове, и снова она начала бороться за то, чтобы выйти из себя самой.

Где-то на другой улице хлопнула дверь – вероятно, и там какая-то женщина занята хозяйством, как и она, Мэй; та тоже делает постели, моет посуду и готовит пищу; и, проходя из одной комнаты в другую, она, вероятно, хлопнула, дверью.

«Она – человек, – думала Мэй, – она чувствует то же, что я, она думает, ест, спит, мечтает и ходит по дому».

Не важно, кто она такая. Будь она Эджли или нет, это не составляет разницы. Любая женщина соответствовала мыслям Мэй, любое существо, которое жило – жило!

Люди ходили по городу и думали, девушки смеялись. Она однажды была свидетельницей того, как одна ученица, с которой никто не разговаривал, на которую в ту минуту никто не обращал внимания, вдруг ни с того ни с сего расхохоталась. Почему она смеялась?

Как жестоко было снисходительное покровительство города: называя ее умницей, они отделили ее от всех остальных. Они интересовались ею, потому что она была умна. Конечно, она умна. Ее мозг функционировал быстро, он излучал ум. Тем не менее она была одной из «тварей» Эджли – так сказал бородатый старик, подаривший ей конфеты.

Мэй тщетно пыталась определить свое положение в свете; ей хотелось быть частью жизни, иметь свое дело, но она не хотела быть чем-то особенным, не хотела, чтобы ее гладили по головке и улыбались ей потому, что она умница.

Что такое ум? Неужели то, что она могла быстро решить задачу в школе с тем, чтобы ее немедленно забыть? Это ровно никакого значения не имело в жизни.

Торговец в Египте пожелал перевезти товар через Сахару; у него было столько-то фунтов чая и столько-то сушеных фруктов и пряностей. Предстояло решить: сколько верблюдов потребуется для этого и сколько времени. В результате короткого размышления она получала в уме цифру двенадцать или восемнадцать; и это вовсе не зависело от ума. Нужно было только выбросить все остальное из головы и сконцентрировать все мысли на задаче – вот это означало ум.

Но какое ей дело до нагрузки верблюдов? Это имело бы еще какое-нибудь значение, если бы она могла разобраться в мыслях и в душе того египетского купца, если бы она могла его понять, если бы она могла кого-нибудь понять, если бы только кто-нибудь понял ее.

Мэй стояла в кухне дома Эджли, – иногда она стояла неподвижно, словно прислушиваясь, в течение десяти минут, иногда в течение получаса. Однажды тарелка выпала из ее рук и разбилась, и это внезапно разбудило ее, а проснуться – значило вернуться в дом Эджли после долгого путешествия через горы, моря и долины; очнуться – значило возвращение к тому, откуда человек хотел бежать навсегда.

«И все время, – мысленно говорила она, – жизнь продолжала катиться, люди живут, смеются, чего-то достигают».

А потом, при посредстве того вымысла, что она рассказала Мод Велливер, Мэй вступила в новый мир, в мир бесконечного раздолья. Это ложь помогла ей понять, что если она не могла приспособиться к действительной жизни вокруг нее, то она была вольна сотворить собственный мир. Если ее замуровали и отрезали от жизни городка в штате Огайо, где ее боялись и ненавидели, – ничего не мешало ей выйти из этой жизни. Ведь эти люди не пожелают ни вглядеться в нее, ни попытаться ее понять, равно как не позволят ей проникнуть в их душу.

Ложь, изобретенная ею, легла краеугольным камнем – первым из камней, послуживших для фундамента. Она построит башню – высокую башню, на верхушке которой она будет стоять и глядеть вниз на мир, ею созданный, – своим умом. Если действительно ее ум был то, что о нем говорили Лиллиан, учительницы и все другие, то она превратит его в орудие, при помощи которого взгромоздит один камень на другой для своей башни.

В доме Эджли Мэй имела свою отдельную комнату – крохотную комнатушку в задней части с одним окошком, из которого виднелся луг, превращавшийся каждую весну в болото. Зимою он иногда покрывался льдом, и детвора приходила сюда кататься на коньках.