Кони и люди - [10]

Она направилась было домой, но затем повернулась и догнала Мод, которая уже успела дойти до своей калитки.

– Молчите, – драматически шепнула Мэй, – помните, если вы проболтаетесь, то можете человека на виселицу отправить!

Глава III

Совершенно новая жизнь начала развертываться перед Мэй Эджли.

После инцидента в земляничном поле и вплоть до знакомства с Мод Велливер она чувствовала себя мертвым человеком. Делая работу по дому и переходя из комнаты в комнату, она иногда останавливалась и замирала на месте, будь то в кухне или у подножья лестницы. В эти минуты ей казалось, что вокруг нее все идет кругом, и от страха она начинала дрожать. Это случалось даже тогда, когда она лежала спрятавшись в камышах. Там скрюченные стволы и свежее прикосновение приносили облегчение, но все же не в достаточной мере. В ивах и камышах чего-то недоставало – они были слишком уж безличны, слишком уверены в себе.

В такие минуты Мэй казалось, что она заключена в стеклянный сосуд. До нее доходил и свет солнца, и звуки жизни, творившейся вокруг, но сама она не жила. Она только дышала, ела, спала и просыпалась, но то, чего она жаждала от жизни, было далеко от нее и, видимо, потеряно навсегда. И казалось, что оно так и было всегда, с тех пор как она начала мыслить.

Она вспоминала людей, которые ей когда-либо встречались, выражение лиц встречных прохожих.

Особенно к ней благоволили старики. Они останавливались и заговаривали с нею.

– Привет, крошка! – говорили они.

Люди засматривались на нее, губы улыбались ей, ласковые слова были обращены к ней – в такие периоды ей начинало казаться, что для нее открылся крохотный шлюз в гигантском потоке человеческой жизни.

Поток протекал где-то там, далеко, по другую сторону стены, за железными горами, вне поля зрения, за пределами звука, но все же несколько капель живой воды доходили до нее и орошали наболевшую душу. Тогда уж не казалось невозможным понять тот процесс, что происходит в душе.

В дни, последовавшие после разговора с Лиллиан, эта крохотная женщина в грязно-желтом доме много думала о жизни.

Ее мозг, от природы весьма активный, не мог долго оставаться бездеятельным, но временно она не осмеливалась думать о себе и о своем будущем.

Она размышляла о жизни абстрактно.

Она что-то такое сделала – как естественно и вместе с тем как странно было то, что она сделала.

Она мысленно перенеслась обратно на земляничное поле: утро, солнце ярко сверкало; следом за нею ходили в ряд мальчики, девочки и зрелые женщины; они болтали и смеялись.

Ее пальцы двигались быстро, но она прислушивалась к разговорам.

Одна женщина говорила о консервированных фруктах: «Вишни поглощают ужасно много сахара».

Одна девушка бесконечно рассказывала о романе какой-то парочки. Она что-то говорила о поездке на телеге с сеном и без числа повторяла «я говорю», «он говорит», «она говорит».

А затем к ней, Мэй, кто-то приблизился и опустился на колени на гряду рядом с нею. Это был мужчина, которого она не встречала в городе, и, таким образом, он совершенно неожиданно вошел в ее жизнь. Никто к ней еще не подходил так, как он. Правда, люди бывали иногда ласковы. Они улыбались, ласково говорили с ней и уходили своей дорогой.

Мэй не видела подмигиваний Джерома Гадли, которыми он дал знать товарищам, что собирается что-то выкинуть; она приняла его подход к ней как искренний импульс, толкающий человека к человеку. Может быть, он так же одинок, как и она.

Сперва они оба собирали ягоды молча, но потом между ними завязался разговор. Она трунила над ним, потому что, несмотря на ловкость пальцев, он не мог наполнять плетенок с такой быстротой, как она.

А затем, совершенно неожиданно, тон разговора переменился. Мужчина стал смелее, и его смелость заразила ее. Она помнила, что он сказал ей:

– Я хотел бы держать вас в своих объятиях; быть с вами где-нибудь, где я мог бы вас целовать – в лесу, далеко отсюда, где не было бы никого, кроме нас.

Остальные девушки и женщины, работавшие невдалеке от нее, наверное, тоже не раз слыхали эти слова из уст мужчины. Разница состояла в том, что они слыхали подобные слова и отвечали натурою – словами же. И вот, таким образом, женщина находила себе возлюбленного, выходила замуж и приобщалась к потоку жизни.

Мэй прислушивалась к этим словам, и в ее душе что-то встрепенулось и взволновало все ее существо. Подобно цветку, она раскрылась, чтобы принять жизнь. Что-то прекрасное ожидало ее, то же, что испытывали деревья, цветы, былинки и большинство женщин. Что-то поднялось в ней и надломилось. Рухнула стена, отделявшая ее от жизни. Она превратилась в живое существо, воспринимала жизнь, излучала жизнь и сливалась в одно с жизнью.

Когда эти слова были сказаны там, в поле, Мэй продолжала работать. Ее пальцы автоматически подбирали ягоды и медленно опускали их в плетенку. Она оборачивалась от поры до времени к Джерому и смеялась. Как это чудесно, что она в состоянии настолько владеть собою, думала она.

Мысли бешено мчались, сменяя друг друга. Уж таков ее мозг. С ней всегда так бывало – мысли мчатся быстро, бешено, чуть-чуть вне контроля.

Теперь пальцы двигались медленнее. Она иногда клала ягоды в плетенку мужчины или, найдя крупную ягоду, давала ему, хотя и знала, что все сборщики глядят на них. Они прислушивались, поражаясь перемене в ней, и это злило Мэй.