Конечная остановка - [31]

Он стремительно вышел. Люсьен закончил обед. Он жалел, что недостаточно внимательно читал газеты, в которых с такими подробностями рассказывалось о похищениях, связанных с требованием денег. Как поступали виновные? Пресса чуть ли не каждый день печатала точные объяснения на этот счет. Напрасно он пренебрегал ею, а все из-за Эрве, который утверждал, будто вся пресса прогнила и куплена крупным капиталом. Между тем Люсьен имел кое-какое представление об условиях похищения: а) позвонить и назвать сумму, которую следует выплатить, б) поставить в известность семью, что в случае, если она предупредит полицию, ее постигнет большое несчастье, в) указать пустынное место, где нужно оставить деньги. Сценарий классический, неизменный, но чрезвычайно опасный! Особенно в своей третьей части. Все это надо хорошенько продумать, да поживее! Люсьен возвратился в лицей словно лунатик.

Там все разговоры сводились к таинственному исчезновению молоденькой преподавательницы. Переливание из пустого в порожнее. Надо сосредоточить внимание главным образом на точной сумме выкупа. Люсьен привык считать миллионами. Когда они с Эрве играли в покер, то заготавливали фиктивные банкноты по пятьсот и тысяче долларов, потому что это больше походило на вестерн. Они выигрывали друг у друга огромные суммы. И теперь он вдруг понял, что не знает истинной цены вещей. За пределами определенного лимита, например его месячных карманных расходов, деньги теряли для него всякое значение. Если он запросит слишком много, переговоры сорвутся. Если попросит слишком мало… Но вставал вопрос, собирается ли он и в самом деле взять эти деньги? Ведь он хотел добиться, чтобы следствие пошло по ложному пути, заставить поверить, что Элиан находится в руках людей, не имеющих к лицею никакого отношения, разве не так? Словом, отступить для того, чтобы дальше прыгнуть. Но каждый выигранный день отодвигал развязку. Люсьен чувствовал, что скатывается на опасный путь, но тем хуже. Катишься — значит живешь, и может, ему удастся еще за что-нибудь зацепиться.

После четырех часов он купил хлеб и мороженую рыбу, собираясь пожарить ее на плитке. И пустился в путь, отведя себе полчаса на беседу с Элиан, полчаса и никак не больше, ибо затем ему предстояло тщательно обдумать план, многие детали которого оставались еще неясными. В стороне заходящего солнца небо очистилось, и длинный косой луч поблескивал на воде. Дорога затвердела. Едва заметный пар подрагивал над крышей дома. Она начала подсыхать. Войдя, он тут же услыхал шаги Элиан, похожие на стук козьих копыт.

— Вот и ты, — сказала она. — Не стоит принимать столько предосторожностей. Знаешь, Филипп, у меня было время подумать. Давай поговорим серьезно. Сколько ты просишь?

Люсьен не ожидал такого вопроса, однако он вполне соответствовал его планам. Он развернул рыбу и положил ее на сковородку.

— Не стоит подсовывать мне записки под дверь, — продолжала она. — Я тебя узнала. Тебе, верно, стыдно, и потому ты предпочитаешь не разговаривать? Но ты никому бы не доверил сторожить меня, тем более женщине. Женщина может поддаться на уговоры. И потом, неужели ты думаешь, что женщина догадалась бы сорвать для меня первоцвет? Эта промашка выдает мужчину. Ты выдал себя, Филипп. Это очень мило — цветы. Я знаю, ты вовсе не плохой. Зачем же ты так со мной обращаешься? А ведь ты любил меня. Я уверена, что любил. Есть вещи, которые не обманывают… Вспомни нашу первую ночь.

Люсьен слушал, похолодев.

— Помнишь, Филипп?.. Мы ужинали вдвоем в маленькой гостинице… Ты был так весел, так нежен… Я уверена, что ты переменился потом из-за женщины. Ты ведь слабый. Я не хочу говорить тебе неприятные вещи, уверяю тебя. Но на твоем пути встречается так много разных людей. Почему ты позволил вскружить тебе голову? Кто из вас первый сказал: «Пощиплем эту гусыню»? Признайся, что она. А теперь ты, возможно, не знаешь, как поступить дальше. Видишь, ты не решаешься возражать мне. Филипп… одно только слово… и я попробую забыть.

«Она издевается надо мной, — подумал Люсьен. — Сейчас я тебе покажу, дурочка, на что способен твой Филипп».

Он вырвал из блокнота листок и написал: «80 000 000», потом исправил на «800 000», потому что Филипп наверняка считал в новых франках. Он сунул записку под дверь. С другой стороны раздался тихий крик, в нем слышались изумление и возмущение, потом наступило довольно продолжительное молчание. Запахло горелой рыбой. Люсьен дополз до плитки на четвереньках, чтобы выключить газ, и тотчас вернулся обратно.

— Ты потерял голову, мой бедный Филипп, — сказала она наконец. — А я-то думала… (Короткое всхлипывание.) До чего же низко ты пал. Но предупреждаю тебя: просто так тебе это не пройдет. Когда я выйду…

И тут она внезапно умолкла. Она вдруг поняла, что, возможно, никогда отсюда не выйдет. Филиппу не грозило разоблачение. Она, как видно, размышляла, и Люсьен всем своим существом ощущал эту тяжкую работу мысли. Он страдал не меньше ее.

— Давай договоримся так, — сказала она. — Попроси у них сто тысяч франков. Это они смогут заплатить, а я, со своей стороны, обещаю тебе, что ничего никому не скажу. Но клянусь тебе, это послужит мне уроком. Мужчины впредь…