Конечная остановка - [10]

Марта постучала в дверь, чтобы разбудить его. Еще не очнувшись от сна, он пошел в ванную. Вчерашние размышления одно за другим всплывали в памяти и казались ему чудовищными. Нет. Это невозможно. И потом, нельзя же делать с наскока такие опасные вещи. Приняв душ, он спустился в кухню.

— Отец уже ушел?

— Да, — ответила Марта. — Он очень сердится. Поторапливайтесь. А то опоздаете.

Люсьен проглотил кофе, схватил портфель и вскочил на мопед. Лицей расположен не так уж далеко. Он подоспел как раз вслед за малолитражкой мадемуазель Ша-Шательеи тут зазвенел звонок. Он видел, как замухрышка направилась в учительскую; на глаз он прикинул ее вес. Никак не больше сорока килограммов. Эрве — хороший дзюдоист и наверняка знает, как к ней подступиться. Но потом? Вдруг она станет отбиваться? Или позовет на помощь? Тогда, значит, придется ее оглушить? При свете дня весь план разваливался на куски. Люсьен встал в ряд, пожал руку Эрве.

— Тебе досталось? — прошептал Эрве.

— Да. Директор звонил моему отцу.

— И мне тоже. Он сообщил матери. Исключат на три дня. Туго пришлось?

— Довольно туго. А тебе?

— Так себе. Больше всех рассердилась сестра.

— Тихо вы там! — крикнул преподаватель французского, чудоковатый, но крепкий детина, перед которым все ходили по струнке.

Ученики вошли в аудиторию. Эрве сидел как раз позади Люсьена. У обоих сердце не лежало выслушивать пояснения к тексту. Для них Шатобриан походил на возвращающегося из дальних странствий плейбоя, которого на гравюрах изображали обычно с развевающимися волосами, в жилете, со взглядом, исполненным мечтательной отравы иных времен. Люсьен написал записку и передал ее Эрве.

«Отец хочет, чтобы после каникул я дополнительно занимался с этой бабенкой».

Прочитав записку, Эрве что-то проворчал и приписал внизу:

«Ретроград!»

Почувствовав, что учитель приближается, ибо тот имел скверную привычку прохаживаться между рядами, Люсьен быстро спрятал листок и прилежно склонился над книгой. Как только прозвенел звонок, возвещавший о конце урока, он обернулся.

— Сегодня же разделаемся с ней, — сказал Эрве. — Ты, надеюсь, согласен?

— Да.

— Я все предусмотрел. Всю ночь кумекал. После обеда приходи ко мне домой. Гимнастику прогуляем и окончательно решим, что делать.

— А машина?

— Не бойся… Все в порядке.

Они вышли вместе, но тут же расстались, поскольку Люсьен учил английский, а Эрве — немецкий. На десятиминутной перемене они отошли в самый дальний угол внутреннего двора, но стоял такой шум, что приходилось кричать, чтобы слышать друг друга. Из предосторожности они вышли на улицу и прогуливались там под дождем. Капли, падавшие с крыши, воздвигали своего рода завесу между ними и их товарищами. Они чувствовали себя оторванными от всех.

— Я согласен, — сказал Люсьен, — но при условии, что успех гарантирован. И еще есть кое-какие детали, которые хорошо бы уточнить. Например, стоянка этого квартала многоместная. Как узнать, где лучше всего нам расположиться?

— Я заходил туда вчера вечером перед тем, как вернуться домой, — сказал Эрве. — Мне это тоже не давало покоя. Ее малолитражка стоит у самого края, справа от входа. Мне казалось, что в этом углу есть фонарь. Так вот, представь себе, никакого фонаря нет. Фонарь расположен гораздо дальше, у автобусной остановки. А стоянка освещается светом из окон.

— А мы? Где мы встанем?

— Совсем рядом. Мы остановимся на подъездной дорожке. Вся операция займет десять минут. Конечно, если сзади подъедет какая-нибудь машина и попросит пропустить ее, все полетит к черту. Догнать девчонку и затащить ее в машину — об этом не может быть и речи. Надо схватить ее в тот момент, когда она повернется к нам спиной, чтобы запереть свою малолитражку. Мы набросимся на нее сзади. Я накину ей на голову мешок, а ты тем временем откроешь заднюю дверцу. Я втолкну ее на сиденье и…

— Значит, машину поведу я?

— Если ты не возражаешь. Начнем с того, что я покрепче тебя. И если она вздумает брыкаться, я сумею ее успокоить. И потом, я себя знаю. Стоит мне сесть за руль, и я обо всем забываю, мчусь во весь дух. А ты водишь спокойно. Ведь мы повезем ценный груз.

Звонок позвал их в аудиторию.

— После обеда я объясню тебе, что к чему, — шепнул Эрве.

Они пошли на урок истории, потом естествознания. Люсьен ощущал себя словно спортсмен, летящий с горы. Ничто уже не могло остановить его бешеного спуска, события странным образом убыстрялись, хотя он не прилагал к этому никаких усилий. Оставалось всего восемь часов, потом семь… Им овладело точно такое же смутное чувство тревоги и отрешенности, как перед операцией аппендицита. Напрасно его тогда успокаивали: «Это сущие пустяки, вот увидишь», он боялся не проснуться, и в то же время ему не терпелось очутиться в операционном зале, увидеть людей в масках, вооруженных, возможно, ножами. Это происходило несколько лет назад, а тем не менее ему казалось, будто все начинается вновь, только на этот раз у него неладно с головой. А его палачом стал Эрве, такой спокойный и уверенный в себе, что не оставалось никакой возможности отступить, не превратившись в предателя.

В одиннадцать часов оба приятеля направились в гараж, где ученики оставляли велосипеды и мотоциклы.