Конец одиночества - [29]

Шрифт
Интервал

Лиз подумала и покачала головой:

– Вы не принимаете наркотиков, так что вы просто…

– Вот видишь, – прервал я ее на полуслове. – Об этом я и говорю. «Просто вы не такие, как я» – ты же это хотела сказать? Мы не можем быть такими, если ты нам не позволяешь. Мы уже много лет почти ничего не делаем вместе, это факт. Так дай же нам наконец поучаствовать в твоей жизни!

Лиз задумалась:

– Ну, предположим. Но откуда ты вообще возьмешь ЛСД?

– Это не проблема, – сказал Марти, к нашему удивлению. – Это я мог бы организовать, у меня достаточно знакомств даже здесь. Вопрос только в том, как бы чего не вышло.

Мы обсудили все за и против и решили совершить этот трип тогда, когда вернется Элена, чтобы было кому за нами присмотреть. Услышав о нашем плане, она не пришла в восторг, но все же поддалась на уговоры.

Через три дня к нашему дому подъехал серый фургончик. Марти поболтал о чем-то с вежливым водителем, затем вернулся с пластиковым пакетом. Вскоре мы уже сидели рядком на диване с разноцветными бумажками в руках. Лиз объяснила, что их надо просто проглотить. Я посмотрел на свою. Она была голубенькая и совершенно безвкусная.

Действие заставило себя ждать. Марти сходил за газетой и углубился в чтение. Лиз откинулась на спинку и закрыла глаза. Я посмотрел на Элену, которая сидела напротив, и встретил ответный взгляд. Надо было глотать. Я почувствовал во рту пресный вкус моей юности: смесь сигаретного дыма, столовской еды, дешевого пива и того момента, когда Альва взяла меня за руку. Я выпил стакан воды, и смутный синестетический отголосок юных лет пропал с языка.

Затем, кажется, что-то почувствовал мой брат. Он завороженно уставился на газету и, пробормотав, что все буквы сливаются перед глазами, подошел к Элене и положил голову ей на колени.

В тот же миг на меня накатила волна воспоминаний, словно кто-то перелистывал мою жизнь: сначала на несколько глав назад, к похоронам нашей тетушки. Она умерла год назад от инсульта, ее точно вырвали из жизни. По дороге на траурную церемонию Марти сохранял безмятежность, словно он не испытывал никаких эмоций, хотя, вообще, очень любил тетушку. Он молча вел машину, в то время как мы с Лиз говорили о том, как предательски опять поступила с нами судьба. «Какая чушь! – неожиданно сказал Марти. – Нет никакой судьбы, так же как нет и Бога. Ничего нет, есть только мы, люди. Впрочем, это приблизительно одно и то же. Так что нет никакого смысла ныть. Смерть – это статистика, и в данный момент она, похоже, против нас, но когда-нибудь, когда все люди, включая и нас самих, умрут, она снова придет в равновесие. Вот так вот просто». Однако полчаса спустя, когда мы сидели на церемонии, глядя на гроб с нашей тетушкой, брат, к моему удивлению, заплакал навзрыд. Это были душераздирающие рыдания. Все люди в часовне обернулись на Марти, который плакал, беспомощно уткнувшись в плечо Лиз, а она его обнимала.

Затем страницы в моей голове перелистнулись дальше, и я увидел, как стою ребенком в гостиной и узнаю от тетушки, что мои родители умерли. Марти стоял рядом, бледный и неподвижный, он мог бы с таким же успехом быть за тысячу миль от меня. Эти слова постепенно раскрывались в своем чудовищном значении, просачивались повсюду, впитывались в пол под ногами, ставший вдруг неровным, в мои глаза, делая зрение смутным, в мои ноги, на которых я, пошатываясь, побрел через комнату. Волны взрыва настигли затем и Лиз, она только что вошла и сразу же обратила на меня озабоченный взгляд. «Что случилось?» – спросила она, а я не мог и не хотел ей отвечать, словно оставался шанс уберечь ее от правды.

– Я вижу то же самое, – произнесла рядом со мной Лиз; по крайней мере, мне так показалось.

Я хотел рассказать ей, как все изменилось, как изменился я сам, но не мог. Сердце забилось быстрее. Образы хлынули в мое сознание. Как папа бросает мне мяч. Как Лиз на счастье прячет в карман маленькую белую фишку от «Малефица». Как мама называет меня Улиточкой и читает мне вслух. Как я просеиваю через сито муку для ее «объеденного» торта. Все вперемешку, и все так близко, так прекрасно, так быстро, что уже невозможно выдержать.

Я сделал глубокий вдох – долгий выдох, глубокий вдох – долгий выдох.

– Слишком много, – повторял я снова и снова. – Я больше не могу. Пожалуйста, хватит.

Лиз взяла меня за руку:

– Спокойно. Все хорошо.

По щекам у меня катились слезы, все цвета в комнате стали яркими. Я видел малейшие морщинки на своей руке. Дыхание бешено участилось, грудь сдавило. Но затем вмиг наступило освобождение, и я снова задышал нормально. От облегчения я невольно рассмеялся. То и дело я поглядывал на Элену, которая не спускала с меня глаз и своим спокойствием держала все под контролем.

– Теперь я знаю, какую картину мне хотелось нарисовать в двенадцать лет, – припав к моему плечу, сказала Лиз. – В последние годы я это забыла, но сейчас снова вспомнила. Я бы нарисовала четырех собак, играющих на морском берегу в мячик. Собак с забавными именами и в старомодной одежде.

Я кивнул, радуясь, что она рядом.

И тут все слилось воедино: мое сознание вырвалось из держащей его рамки и открыло мне путешествие в прошлое.


Рекомендуем почитать
Новая дивная жизнь (Амазонка)

Перевернувшийся в августе 1991 года социальный уклад российской жизни, казалось многим молодым людям, отменяет и бытовавшие прежде нормы человеческих отношений, сами законы существования человека в социуме. Разом изменились представления о том, что такое свобода, честь, достоинство, любовь. Новой абсолютной ценностью жизни сделались деньги. Героине романа «Новая дивная жизнь» (название – аллюзия на известный роман Олдоса Хаксли «О новый дивный мир!»), издававшегося прежде под названием «Амазонка», досталось пройти через многие обольщения наставшего времени, выпало в полной мере испытать на себе все его заблуждения.


Записки начинающей бабушки

Эта книга – веселые миниатюры о жизни мальчика Андрюши, его бабушки, собачки Клёпы и прочих членов семьи. Если вы любите детей, животных и улыбаться, то эта книга – для вас!


Он пришел. Книга первая

Дарить друзьям можно свою любовь, верность, заботу, самоотверженность. А еще можно дарить им знакомство с другими людьми – добрыми, благородными, талантливыми. «Дарить» – это, быть может, не самое точное в данном случае слово. Но все же не откажусь от него. Так вот, недавно в Нью-Йорке я встретил человека, с которым и вас хочу познакомить. Это Яков Миронов… Яков – талантливый художник, поэт. Он пересказал в стихах многие сюжеты Библии и сопроводил свой поэтический пересказ рисунками. Это не первый случай «пересказа» великих книг.


Поезд

«Женщина проснулась от грохота колес. Похоже, поезд на полной скорости влетел на цельнометаллический мост над оврагом с протекающей внизу речушкой, промахнул его и понесся дальше, с прежним ритмичным однообразием постукивая на стыках рельсов…» Так начинается этот роман Анатолия Курчаткина. Герои его мчатся в некоем поезде – и мчатся уже давно, дни проходят, годы проходят, а они все мчатся, и нет конца-краю их пути, и что за цель его? Они уже давно не помнят того, они привыкли к своей жизни в дороге, в тесноте купе, с его неуютом, неустройством, временностью, которая стала обыденностью.


Божьи яды и чёртовы снадобья. Неизлечимые судьбы посёлка Мгла

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Розовый дельфин

Эта книга – история о любви как столкновения двух космосов. Розовый дельфин – биологическая редкость, но, тем не менее, встречающийся в реальности индивид. Дельфин-альбинос, увидеть которого, по поверью, означает скорую необыкновенную удачу. И, как при падении звезды, здесь тоже нужно загадывать желание, и оно несомненно должно исполниться.В основе сюжета безымянный мужчина и женщина по имени Алиса, которые в один прекрасный момент, 300 лет назад, оказались практически одни на целой планете (Земля), постепенно превращающейся в мертвый бетонный шарик.