Конец одиночества - [27]

В прошедшие годы я никогда не забывал Альву. Скучал по ней и проклинал. Не спал по ночам и вспоминал, как она вписывала в мои книжки маленькие замечания или как ерошила мне волосы и со смехом говорила, что у меня крохотные ушки.

Так и не отважившись завоевать ее, я всегда жил только страхом, что ее потеряю.

Тогда я в этом ни за что не признался бы, но ведь в конечном счете в школьные годы все мои попытки завязать близкие отношения потерпели крах потому, что я не мог забыть Альву. Я часто спрашивал себя: что она сейчас делает? Мобильные телефоны тогда были редкостью, Интернет еще только зарождался, следы Альвы затерялись. Как-то до меня дошли слухи, что она живет в России, однако никаких подробностей не было. Я только чувствовал, что без нее все остальное ничего не стоит. Годы после интерната, неудачная попытка учебы на юридическом факультете, поступать на который меня никто не отсоветовал, и, наконец, мой переезд – нет, мое бегство из Мюнхена в Гамбург. Ни на одной из этих картин не было видно Альвы, а без нее не оставалось ничего, что спасало бы меня от одиночества.

* * *

Спустя несколько дней мне удалось уговорить Марти бегать вместе трусцой. Каждое утро мы пробегали через деревню, мимо церкви на холм к дереву с обрубленной веткой, чтобы затем вернуться назад. Довольные, мы отдыхали на скамейке, глядя на долину с широко раскинувшимися полями, над которыми стелился утренний туман, а потом спешили домой, где нас уже встречали на террасе Лиз и прибывшая к тому времени Элена.

– Женщины, мы хотеть есть, – говорили мы им, когда, запыхавшиеся, поднимались на веранду. – Ху, ху, женщины, приносить нам поесть!

Я бил себя в грудь, как горилла, а Марти издавал обезьяньи звуки. Мне кажется, он наслаждался редкой возможностью от души подурачиться.

– Рано остановились, – сказала Лиз. – Пока вас хватает на такие разговоры, значит еще не набегались.

К моему удивлению, развлекал нас за завтраком в саду почти всегда мой брат. Хотя Марти и не любил романов, зато был заядлым читателем биографий и газет. Он не относился к тем людям, которые понимают жизнь интуитивно, и был вынужден осмысливать ее с помощью книг. Но, как хорошему рассказчику, ему удавалось наглядно преподнести новость о какой-нибудь необыкновенной выставке, талантливом фальсификаторе живописных произведений из Англии или важном открытии в области простых чисел.

После завтрака он обыкновенно уходил на несколько часов в свою комнату поработать. Лиз, которая не могла без какого-нибудь занятия, играла со мной в бадминтон или уезжала одна в город. Я же любил посидеть с книжкой на террасе, где Элена трудилась над диссертацией по психологии. Между нами установилось хорошее взаимопонимание даже без слов.

Ничто не предвещало ссоры.

В тот вечер Элены не было, она уехала к университетской подруге в Марсель. Мы втроем отправились на маленькое бердильякское кладбище. Было безлюдно и темно. Лиз зажгла две свечи. Колеблющиеся язычки пламени высветили имена нашего деда, бабки и дяди Эрика. Я постоял перед надгробиями. Эти покойные родственники так и остались для меня чужими. Дядя Эрик умер задолго до нашего рождения, он прожил всего двадцать один год. О точных обстоятельствах его смерти нам не рассказывали. О дедушке, столяре, нам тоже мало что было известно, как-то раз тетушка Хелена обмолвилась о том, что он вроде бы был отъявленным холериком и в конце концов умер от пьянства. «Он пережил дядю Эрика всего на несколько месяцев», – сказал брат, словно угадав мои мысли.

Я был рад наконец покинуть кладбище.

Вернувшись домой, мы вздохнули с облегчением. Мы выпили три-четыре бутылки «Корбьера» и вспоминали разные случаи из прошлого. Лиз говорила о своих бывших приятелях («Все они были чересчур смазливыми, словно подарок в роскошной упаковке. А когда откроешь, там окажется всего-навсего старый башмак»). В какой-то момент речь зашла о заочном знакомстве Марти с норвежцем Гуннаром Нурдалем, с кем он переписывался и в существование которого мы не очень-то верили.

– Так был он на самом деле или ты его выдумал? – спросили мы.

– Гуннар? Разумеется, был! – сказал наш брат. Затем, глядя на бокал, добавил: – Ну ладно! Не было его, – он покачал головой, – я просто годами писал письма одному норвежцу, которого отыскал в телефонной книге. Я часто спрашивал себя, читал ли он их вообще.

– Господи боже мой! Так я и знала! – торжествующе воскликнула Лиз, но он принял это спокойно, как человек, в глубине души чувствующий себя неуязвимым.

Потом Лиз показала нам желтую мини-юбку.

– Посмотрите-ка, это я купила в лавке при университете, где были сплошь одни девятнадцатилетние девчонки, – сказала она, ухмыляясь во весь рот. – Потом сходим куда-нибудь, и угадайте, во что я буду одета!

– Я точно уже никуда не пойду, – заявил Марти, поправляя очки. – Конечно, я не хочу тебя огорчать, но тебе, к сожалению, давно уже не девятнадцать.

– Вот еще! Кто бы говорил!

Дурачась, она принимала перед ним разные позы, пока он не рассмеялся и все-таки не повез нас в город. Последний полный бокал он оставил нетронутым, тогда как наша сестра перед выходом торопливо осушила свой.