Конец Мадамин-бека (Записки о гражданской войне) - [25]

Когда оружие выросло в горку у ног басмачей, старший из них зло спросил:

— Где пулеметы?

Строй молчал. Малый растерянно посмотрел на бойцов и повторил вопрос:

— Где наши пулеметы? Вы слышите?

Никто не ответил.

Молчание испугало прапорщика. Он понимал, что исчезновение пулеметов басмачи могут расценить, как его,

Малого, подвох, а ему хотелось, ему надо было показать себя честным предателем. И он с кулаками бросился на своих подчиненных и заорал в исступлении:

— Пулеметы! Где пулеметы?

Кричал и ругался Малый, шипели и грозились басмачи, но* безуспешно. Тот, кто скрыл от врага оружие, молчал, а остальные не знали.

Тогда по приказу Халходжи бойцов стали вязать, и первому скрутили руки начальнику заставы Малому. Может быть, в это мгновение он почувствовал, что просчитался, однако поворота назад уже не было. Прапорщика волокли на мост, и ни просьбы, ни клятвы его не действовали. Лучше уж было идти самому, как это делал старый Бурибай-Мерген, чем волочиться под ударами басмаческих нагаек.

Ка мосту пленных остановили. Остановили на том самом месте, где был Халходжа. Снова прозвучал вопрос:

— Где пулеметы?

В налитых кровью бешеных глазах курбаши можно было легко прочесть приговор. И люди прочли: смерть! И все-таки молчали.

— Вы заговорите, собаки!

Рука Халходжи ухватила ближнего — прапорщика Малого, — и прежде чем он успел вскрикнуть, кривой нож по самую рукоятку влился ему в грудь. Курбаши был опытен — удар угодил в сердце. Обливаясь кровью, Малый рухнул на настил моста, и тут же услужливые нукеры поволокли его к перилам, перекинули через них, и тело с шумом плюхнулось в реку.

Первый удар не помог Халходже. Смерть Малого не напугала бойцов, не развязала языки. И он решил прибегнуть к помощи бога. Возможно, ему подсказал это верное «средство» стоявший за его спиной седобородый Аман-палваи. Басмачи привели из кишлака писаря сельсовета старого Мирзу. Не по собственной воле, видно, взялся он за роль проповедника: слева и справа его подталкивали вооруженные йигиты. Тощее тело Мирзы, облаченное в ветхий овчинный тулуп, покачивалось не то о г порывов ветра, не то от бессилия. А может быть, он притворялся, как это делал Малый, — люди подозревали писаря в тайной связи с басмачами. Как бы то ни было, но он едва тащился к мосту, и ноги у него дрожали. И книжка в руках плясала, и очки едва держались на носу. Представ перед пленными, он глухим, едва слышным голосом произнес продиктованную ему заранее фразу:

— Кто из вас мусульманин, пусть выйдет вперед.

Люди, не откликавшиеся до этого на угрозы, принимавшие молча истязания, при упоминании о вере смутились. Как наивен бывает человек в такие страшные минуты. Два казанских татарина вышли из строя, но их сейчас же оттолкнули назад — татар басмачи не считали мусульманами.

Снова прозвучал глухой голосок писаря:

— Кто из вас мусульманин?

Тогда шагнули семеро добровольцев — местных жителей и стали перед Халходжой. Первым оказался кассанский охотник Бурибай-Мерген. Он был удивительно спокоен и смотрел внимательно в глаза курбаши. Старый Мерген что-то думал, что-то решал свое. Поэтому жалкая речь писаря его нисколько не занимала. А Мирза говорил, с трудом преодолевая страх и холод:

— Вы совершили преступление перед богом, нарушили закон веры, сошли с пути, начертанного шариатом. Вы побратались с большевиками, проклятыми аллахом. Но вы еще можете спасти себя и очистить души. Милостивый господин наш Халходжа отпустит вас с миром, если вы скажете правду, мусульмане. Где пулеметы?

Мирза сам мало верил в то, что говорил. Халходжа никогда никого не миловал. И не только пленных, но и самого писаря вряд ли отпустит.

— О мусульмане! — уже с отчаянием простонал он.

Повторить речь ему не удалось. Старый Бурибай-Мерген прямо в лицо писарю бросил:

— Врешь, Мирза! Не запятнали мы чести мусульманина. А вот ты продался собаке Халходже, и он сам убьет тебя…

Не успели басмачи броситься к Мергену, не успели оценить происходящее — он наклонился и головой ударил писаря в живот. Тщедушный Мирза ахнул и упал навзничь. Ошарашенные бандиты потянули руки к охотнику, чтобы схватить его, но Мерген был уже на перилах моста. Только мелькнула его высокая фигура со связанными руками и исчезла. Басмачи застыли. Кто из них мог решиться преследовать беглеца в волнах Нарына? Одни лишь пули полетели вслед Бурибай-Мергену, человеку, который предпочел смерти от ножа Халходжи смерть в ледяном потоке. Вся банда, прильнув к перилам, беспорядочно стреляла в воду. Старик не утонул. Он вынырнул раз, другой. Потом голова его надолго исчезла под свинцовыми волнами и опять вынырнула уже далеко от моста. Бурибай боролся с рекой, боролся с врагами, что, дико рыча, посылали ему вдогонку сотни пуль. Боролся, хотя руки у него были связаны…

Что же сталось с остальными пленными? Они погибли от басмаческого ножа. Все. Не пощадил Халходжа и Мирзу. Напрасно тот старался услужить своему господину и целовал в страхе сапоги курбаши. Ему перерезали горло и кинули в Нарын. Один лысый малахай писаря — старый, облезлый малахай — остался на мосту и очки, что слетели с горбатого носа, когда Халходжа запрокидывал писарю голову.