Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде - [158]
Статьи помещаемые в «Литературной Учебе», в журнале «для самообразования», редактируемом Максимом Горьким, должны быть безупречными как в смысле своей идеологии, так и в смысле опрятности точности приводимых цитат.
Затем, авторы статей не должны плагиировать мыслей писателей, к тому же давно умерших и стало быть не имеющих возможности выступить в защиту литературной этики.
В № 6 «Литературной Учебы» Л. Тимофеев в «Письмах из редакции» так цитирует Пушкина —
вместо —
Это П. Вяземский, Жуковский и пр. так пародировали графа Хвостова.
но Пушкин не мог писать так коряво
Второй грех Л. Тимофеева — на странице 43 той же статьи, говоря о необходимости строгого отношения к стиху, Л. Тимофеев непринужденно преподносит «самообразовывающемуся» читателю блестящий парадокс, увы… принадлежащий Ал. К. Толстому.
У Л. Тимофеева: «в известном смысле можно пожалуй сказать, что талантливость поэта определяется не столько тем, что он пишет, сколько тем, что он зачеркивает».
У Ал. Толстого: «главная заслуга художника состоит не в том, чтобы создавать, а в том, чтобы вычеркивать».
Тифлис, Т. Гурко.
12/I 30. <дата не верна, скорее — 1931 г.> Спуск Элбакидзе 8
(ед. хр. 242, л. 5–7)
Замечания Т. Гурко справедливы, а образованность для читателя «Литературной учебы» — исключительна. Нужно было быть либо специалистом, либо очень заинтересованным любителем, чтобы на досуге читать письма С. М. Салтыковой (Дельвиг), в котором строчка о странном «Гоф» цитируется, или какие-то иные издания, где цитируемые тексты, возможно, приводились[999].
Особую немногочисленную группу составляют читатели, пытающиеся разобраться в сложных вопросах идеологического порядка. Они задают каверзные вопросы о законах диалектики при коммунизме, которому «грозит застой ибо не будет факторов развития, не будет противоречий». (Ил. Гапон, гор. <нрзб>, пер. Карла-Маркса, д. № 1; ед. хр. 243, л. 25), или простодушно ищут разъяснений более фундаментальной проблемы — «что такое истина?»:
Многоуважаемый товарищ консультант, я прошу Вас ответить на интересующие меня вопросы.
Образование получил в объеме школы десятилетки. С 1930 г. работаю на «Красном Путиловце» (рабочий стаж 8 м<есяцев>.). Сын служащего — отец бухгалтер. Готовился в ВУЗ на курсах; получил командировку, но в приеме отказали. Сейчас записался в литературный кружок при одной из библиотек (кружок с творческим уклоном). Вот краткие сведения обо мне.
1. Объясните пожалуйста более понятными «осязаемыми» словами понятие слова истина. Я читал № 2 «Лит. учебы» статью Тымянского: «Марксизм и философия». В общем я ее понял, но только не могу хорошо прояснить себе, что такое истина. <…>
Подписчик журнала «Литературная Учеба» Виктор Андреевич Фемистоклов.
(ед. хр. 243, л. 23)
Спектр «разномыслия» начинающих литераторов широк. Девиации здесь скорее норма, чем отклонение. Однако в целом «политика знания» почитателей «Литературной учебы» ясна: они хотели и настойчиво требовали, чтобы их научили думать «правильно», в соответствии со стандартами советской профессиональной литературы. «Школы жизни и классового опыта», о которых писала М. Рыбникова, им на самом деле явно не хватало; необходимы были подробные инструкции, как себя вести и что делать. Недостающие навыки социализации они пытались восполнить в том числе и чтением.
Читатель как читатель
Мы уже говорили о том, что в своем большинстве аудитория «Литературной учебы» читала не слишком много, однако более или менее четко определить объем и характер потреблявшейся ею литературной продукции сложно. Исходя из общего уровня образования, следует предполагать, что бэкграунд определялся — причем часто с поправкой на специфику сельского обучения — программой семилетней школы, которая далеко не всегда была хорошо усвоена. В то же время заинтересованность в книгах варьировалась от «почти ничего не читал» до внимания к довольно экзотической литературе. Судить о круге чтения можно как по упоминаниям в письмах, так и по «реконструкциям» консультантов, отыскивавших те или иные влияния в присланных текстах.
На первый взгляд, письма позволяют восстановить сравнительно пеструю картину чтения, однако с самого начала необходимо учитывать, что лишь небольшое их количество вообще информирует о предпочтениях адресантов. «Студент-книжник» — исключение, а не правило. Если разбить книги на несколько условных групп и расположить в порядке наибольшей популярности, то приблизительно ситуация будет выглядеть так.
Русская классика XIX века:
А. С. Пушкин, Л. Н. Толстой, А. П. Чехов, М. Ю. Лермонтов, Н. А. Некрасов, И. С. Тургенев, С. Я. Надсон, И. С. Никитин, А. В. Кольцов, С. Д. Дрожжин, Т. Г. Шевченко, Н. Г. Чернышевский, Ф. М. Достоевский, Н. С. Лесков, П. И. Мельников-Печерский, Козьма Прутков, А. Н. Майков, А. А. Фет, А. Н. Плещеев, Г. И. Успенский.
Современная поэзия:
С. А. Есенин, Д. Бедный, А. А. Жаров, В. В. Маяковский, М. А. Светлов, Н. С. Тихонов, Дж. Алтаузен, Я. II. Бердников, А. А. Блок, Н. Н. Браун, Г. В. Иванов, М. В. Исаковский, В. В. Каменский, О. Э. Мандельштам, Б. Л. Пастернак, А. А. Прокофьев, В. М. Саянов, А. А. Сурков, В. Хлебников.
2013-й год – юбилейный для Дома Романовых. Четыре столетия отделяют нас от того момента, когда вся Россия присягнула первому Царю из этой династии. И девять десятилетий прошло с тех пор, как Император Николай II и Его Семья (а также самые верные слуги) были зверски убиты большевиками в доме инженера Ипатьева в Екатеринбурге в разгар братоубийственной Гражданской войны. Убийцы были уверены, что надёжно замели следы и мир никогда не узнает, какая судьба постигла их жертвы. Это уникальная и по-настоящему сенсационная книга.
Книга об истории второй организации «Земля и воля», существовавшей в 1876 – 1879 годы.
Для русского человека имя императора Петра Великого – знаковое: одержимый идеей служения Отечеству, царь-реформатор шел вперед, следуя выбранному принципу «О Петре ведайте, что жизнь ему не дорога, только бы жила Россия в благоденствии и славе». Историки писали о Петре I много и часто. Его жизнь и деяния становились предметом научных исследований, художественной прозы, поэтических произведений, облик Петра многократно отражен в изобразительном искусстве. Все это сделало образ Петра Великого еще более многогранным. Обратился к нему и автор этой книги – Александр Половцов, дипломат, этнограф, специалист по изучению языков и культуры Востока, историк искусства, собиратель и коллекционер.
Об Александрийской библиотеке — самой знаменитой библиотеке Древнего мира, созданной в III веке до нашей эры с целью собрать «все книги всех народов» (основатели оценивали задачу приблизительно в 500 тыс. свитков) — мы знаем на удивление мало и даже слово «библиотека» понимаем иначе. Профессор Канфора в своей книге подвергает тщательной ревизии всё, что известно об «исчезнувшей библиотеке», и заново реконструирует ее девятивековую историю. Лучано Канфора — выдающийся итальянский историк и филолог-классик, профессор университета г. Бари, научный координатор Школы исторических наук Сан-Марино.
Политическая полиция Российской империи приобрела в обществе и у большинства историков репутацию «реакционно-охранительного» карательного ведомства. В предлагаемой книге это представление подвергается пересмотру. Опираясь на делопроизводственную переписку органов политического сыска за период с 1880 по 1905 гг., автор анализирует трактовки его чинами понятия «либерализм», выявляет три социально-профессиональных типа служащих, отличавшихся идейным обликом, особенностями восприятия либерализма и исходящих от него угроз: сотрудники губернских жандармских управлений, охранных отделений и Департамента полиции.
В книге сотрудника Нижегородской архивной службы Б.М. Пудалова, кандидата филологических наук и специалиста по древнерусским рукописям, рассматриваются различные аспекты истории русских земель Среднего Поволжья во второй трети XIII — первой трети XIV в. Автор на основе сравнительно-текстологического анализа сообщений древнерусских летописей и с учетом результатов археологических исследований реконструирует события политической истории Городецко-Нижегородского края, делает выводы об административном статусе и системе управления регионом, а также рассматривает спорные проблемы генеалогии Суздальского княжеского дома, владевшего Нижегородским княжеством в XIV в. Книга адресована научным работникам, преподавателям, архивистам, студентам-историкам и филологам, а также всем интересующимся средневековой историей России и Нижегородского края.
Франция привыкла считать себя интеллектуальным центром мира, местом, где культивируются универсальные ценности разума. Сегодня это представление переживает кризис, и в разных странах появляется все больше публикаций, где исследуются границы, истоки и перспективы французской интеллектуальной культуры, ее место в многообразной мировой культуре мысли и словесного творчества. Настоящая книга составлена из работ такого рода, освещающих статус французского языка в культуре, международную судьбу так называемой «новой французской теории», связь интеллектуальной жизни с политикой, фигуру «интеллектуала» как проводника ценностей разума в повседневном общественном быту.
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.