Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде - [157]
5/III 1931 г.
Врятли мое следующее стихотворение будет полностью отвечать современной пролетарской поэзии и врятли оно образно написано, но поскольку оно у меня написано первым еще весной прошлого года, то поэтому я его посылаю в консультационный отдел с целью указать на недостатки моего стихотворения.
(ед. хр. 249, л. 14–15)
На фоне почитания государственных институтов литературы вообще и журнала «Литературная учеба» в частности контрастным выглядит случай, который вольно или невольно подчеркивает абсурдность сложившейся в СССР ситуации с писательством. Неизвестный автор прислал в редакцию «предупреждение», полное самых решительных настроений:
<Машинописная копия без указания имени>.
Вам, как партийному органу и посылаю свои стихи и предупреждаю: я их послал во все Ленинградские газеты и в «Резец» в полной уверенности, что их не напечатают не потому, конечно, что они слабы по форме или содержанию — нет, а потому, что в них я не крашусь в тогу попутчика, а прямо заявляю: я рабочий поэт — таким меня извольте встретить. Они же на эту дикую (по их мнению) дерзкую выходку «спаси боже» — пойти не могут. Они раболепствуют перед пролетариатом — они возносят его на все лады, чуть-ли не как святыню — «Христа спасителя»… Они ж привыкли хоть палке, сучку… но кланяться…..Они впрочем ну их…..
Я потому и посылаю им всем — пусть поморщат нос.
Мне же рядиться нечего: я рабочий — простой… серый…
Вот только все же я ошибку делаю: надо бы показать их САЯНОВУ — этот наш, правда, есть и еще много наших, но толпа: им надо расти до моих стихов…..Стихотворение же которое я написал…. я не могу с ним молчать…..я не могу ожидать полгода в «РЕЗЦЕ», когда их там рассмотрит, какой-то «попутчик» — ему до них надо расти. Потому я их и посылаю не с невинной просьбишкой рассмотреть, а прямо делаю вызов.
Мое стихотворение достойно печати… Оно ставит вопрос аналогичный УОТ УИТМЕНА, только не с пацифистской идеологией общечеловечности: на данном этапе истории человек не всякого может любить… Это ясно. У нас период классовых битв. Могильщик старого общества Пролетарий шагает в моих стихах… Это я шагаю… Это я пролетарий.
(ед. хр. 247, л. 20)
Жесточайшая обида позволяет автору ультиматума открыто выразить те соображения и эмоции, которые избегали манифестировать многие другие читатели журнала. Ситуация действительно выглядит абсурдной, когда «пролетарий» в поисках ответа на фундаментальный вопрос «Как следует строить произведение, чтобы оно было реально, отражало интерес<ы> класса к которому ты принадлежишь» (Михаил Глозус, ст. Конотоп, Пролетарская 219, 1930 г.; ед. хр. 243, л. 21) обращается за рецептом то ли к сомнительному попутчику, то ли к своему классовому противнику.
Вообще негативное отношение к «спецам» время от времени проглядывало в текстах читателей, и зачастую это приводило к конфликтам. Начинающий поэт или писатель, прочно усвоивший мысль о том, что «вредительство» — неотъемлемое качество интеллигенции, спокойно пренебрегал психологическими мотивировками, объясняющими подрывную деятельность, которую, как предполагалось, вели врачи, инженеры и другие ее представители. В рамках такой риторики и логики интеллигент — по своей сути скрытый классовый враг. Его саботаж и вредительство других объяснений не требуют. С точки же зрения консультанта отказ от нарративизации психологических состояний и нежелание эксплицировать причинно-следственные связи, обусловливающие поведение конкретных героев, считались серьезным нарушением правил поэтики:
Но здесь еще есть один недостаток присущий этому стихотворению.
Где, в каких строчках было высказано недоверие человеку, ведущему экспедицию (в данном случае профессору)?
(ед. хр. 226, л. 9 об.)
И все же откровенного недовольства интеллигентской «элитой» читатели старались не демонстрировать, а учителям из «Литературной учебы», которые тоже являлись ее частью, доверяли, изобретая различные способы апроприировать и «интимизировать» иллюзорный мир, который с ними связывался. Порой это выражалось в панибратстве, порой — в чрезмерном благоговении. Сквозь типичные приветственные обращения «Уважаемые товарищи» и «Уважаемая редакция» могло прорваться елейное: «Дорогой т. А. Камегулов! Не сердитесь, называя Вас „Дорогим“ это приветствие я не каждому бросаю, а по особым… своим взглядам и чувствам» (ед. хр. 242, л. 29). Постоянные же просьбы и требования дать адрес М. Горького для личного общения без посредников — самый частотный мотив в письмах.
Редкие образованные читатели вступали в спор с учителями по поводу частностей. Так, тов. Т. Гурко из Тифлиса по прочтении № 6 журнала за 1930 год пишет:
Фридрих Великий. Гений войны — и блистательный интеллектуал, грубый солдат — и автор удивительных писем, достойных считаться шедевром эпистолярного жанра XVIII столетия, прирожденный законодатель — и ловкий политический интриган… КАК человек, характер которого был соткан из множества поразительных противоречий, стал столь ЯРКОЙ, поистине ХАРИЗМАТИЧЕСКОЙ ЛИЧНОСТЬЮ? Это — лишь одна из загадок Фридриха Великого…
С чего началась борьба темнокожих рабов в Америке за право быть свободными и называть себя людьми? Как она превратилась в BLM-движение? Через что пришлось пройти на пути из трюмов невольничьих кораблей на трибуны Парламента? Американский классик, писатель, политик, просветитель и бывший раб Букер Т. Вашингтон рассказывает на страницах книги историю первых дней борьбы темнокожих за свои права. О том, как погибали невольники в трюмах кораблей, о жестоких пытках, невероятных побегах и создании системы «Подземная железная дорога», благодаря которой сотни рабов сумели сбежать от своих хозяев. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
В монографии рассматриваются территориально-политические перемены на Руси в эпоху «ордынского ига», в результате которых вместо более десятка княжеств-«земель», существовавших в домонгольский период, на карте Восточной Европы остались два крупных государства – Московское и Литовское. В центре внимания способы, которыми русские князья, как московские, так и многие другие, осуществляли «примыслы» – присоединения к своим владениям иных политических образований. Рассмотрение всех случаев «примыслов» в комплексе позволяет делать выводы о характере политических процессов на восточнославянской территории в ордынскую эпоху.
Книга в трёх частях, написанная Д. П. Бутурлиным, военно-историческим писателем, участником Отечественной войны 1812 года, с 1842 года директором Императорской публичной библиотеки, с 1848 года председатель Особого комитета для надзора за печатью, не потеряла своего значения до наших дней. Обладая умением разбираться в историческом материале, автор на основании редких и ценных архивных источников, написал труд, посвященный одному из самых драматических этапов истории России – Смутному времени в России с 1584 по 1610 год.
Для русского человека имя императора Петра Великого – знаковое: одержимый идеей служения Отечеству, царь-реформатор шел вперед, следуя выбранному принципу «О Петре ведайте, что жизнь ему не дорога, только бы жила Россия в благоденствии и славе». Историки писали о Петре I много и часто. Его жизнь и деяния становились предметом научных исследований, художественной прозы, поэтических произведений, облик Петра многократно отражен в изобразительном искусстве. Все это сделало образ Петра Великого еще более многогранным. Обратился к нему и автор этой книги – Александр Половцов, дипломат, этнограф, специалист по изучению языков и культуры Востока, историк искусства, собиратель и коллекционер.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Франция привыкла считать себя интеллектуальным центром мира, местом, где культивируются универсальные ценности разума. Сегодня это представление переживает кризис, и в разных странах появляется все больше публикаций, где исследуются границы, истоки и перспективы французской интеллектуальной культуры, ее место в многообразной мировой культуре мысли и словесного творчества. Настоящая книга составлена из работ такого рода, освещающих статус французского языка в культуре, международную судьбу так называемой «новой французской теории», связь интеллектуальной жизни с политикой, фигуру «интеллектуала» как проводника ценностей разума в повседневном общественном быту.
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.