Конец игры. Биография Роберта Фишера - [44]
Игра Бобби отличалась неровностью в первых турах, он только нащупывал почву под своими шахматными ногами. После встречи с Нейкирхом он одну партию выиграл, вторую проиграл, следующую свел вничью. ФИШЕР НЕ В ФОРМЕ В СВОЕМ ПЕРВОМ ТУРНИРЕ — кричал заголовок «Нью-Йорк Таймс». Только в шестом туре, к которому Бобби в трудной борьбе набрал 50 % очков, он встретился, наконец, с одним из шахматных титанов, Давидом Бронштейном из Советского Союза.
Бронштейн выглядел именно так, как должен, по мнению большинства, выглядеть типичный шахматист. Лысый, очки в роговой оправе, часто одетый в черный костюм и белую рубашку, он стал прототипом гроссмейстера Кронштейна в фильме о Джеймсе Бонде «Из России с любовью» (только у Кронштейна имелась шевелюра), и партия, игранная на экране, основана на реальной партии между Бронштейном и Спасским. Но, несмотря на внешнюю серьезность и кажущуюся неприступность, Бронштейн имел дружеский и очень живой темперамент, его любили почти все шахматисты из-за сердечности, огромных шахматных познаний и некоторой интеллектуальной эксцентричности. Его отличал остро атакующий стиль, но за доской он словно впадал в транс. В одной партии он неотрывно смотрел на доску 50 минут, прежде чем сделать ход. Репутация Бронштейна и Смыслова, игравших матчи за звание чемпиона мира с Ботвинником, делала их фаворитами Порторожа (хотя некоторые считали, что и Таль — фаворит). Бронштейн закончил вничью матч с Ботвинником в 1951 году, но тот сохранил свое звание. Правила ФИДЕ требовали от претендента победы в матче для завоевания титула — паритет в пользу чемпиона.
Из-за отсутствия кондиционеров в зале, Бронштейн и Фишер прибыли на игру в рубашках с короткими рукавами: Бронштейн в белой, Фишер — бежевой. Фишер публично заявил перед турниром, что только один игрок может его обыграть — Бронштейн. Бобби очень упорно готовился к отражению атак своего противника.
Места Фишера и Бронштейна за столиком определялись флажками — американский на стороне Бобби, и советский — на противоположной стороне. Фишер начал игру испытанным и глубоко проанализированным оружием — Испанской партией. Он быстро захватил инициативу и организовал давление в центре.
Борьба проходила упорно, и Бобби попал в цейтнот. Пожирали время не разнообразные тактические возможности, но тягучие эндшпильные положения, богатые осложнениями. Он отчаянно хотел выиграть у Бронштейна по многим причинам: чтобы доказать самому себе, что способен на это; доказать другим, и, в первую очередь, участникам, что это ему по силам; продемонстрировать всему миру, что он великий игрок, не хуже прочих. Но часы, часы! Время таяло.
Для ограничения времени на партию (и обеспечения равных условий противникам, чтобы один не мог размышлять часами, а другой — минуты) в турнирах используются специальные часы. На самом деле, даже двое часов, у каждого из соперников — свои, что позволяет им распоряжаться отведенным временем по собственному усмотрению. Например, игрок волен потратить на один ход несколько секунд, а на другой — тридцать пять минут, но при соблюдении условия, что все ходы укладываются в определенное турнирным регламентом время. В межзональном турнире отводилось 2,5 часа на первые сорок ходов, и по часу на каждые следующие шестнадцать. Сделав ход, игрок нажимает на кнопку часов, что приводит к их остановке и включению часов противника. Игроки должны вести запись всех ходов, чтобы доказать, при необходимости, что они уложились во временной лимит.
На последний ход у Бобби оставалось всего несколько секунд до падения флажка, что означало бы автоматически поражение. Он сделал еще один ход, и партия была отложена, чтобы возобновиться на следующий день. Этим вечером они с Ломбарди подвергли тщательному анализу позицию, в которой у Бобби и Бронштейна было по ладье, слону и равному числу пешек. Хотя такой тип позиций чаще всего заканчивается ничьей, два американца долгие часы изучали положение, пытаясь найти шансы на выигрыш для Бобби.
На следующий день партия продолжалась еще двадцать ходов: Бронштейн потерял пешку, и начал непрерывно давать шахи королю Бобби, от которых нельзя было убежать. Итогом стала фиксация ничьей ввиду специального правила о повторении позиции — если одна и та же позиция повторяется три раза, не обязательно подряд, автоматически фиксируется ничья.
Давид Бронштейн был одним из сильнейших шахматистов мира в 1958 году, но довольствовался ничьей в сенсационной партии против Фишера, показавшей, что уровень Бобби — мирового калибра.
Некий циник как-то сказал, что самая трудная часть успеха состоит в том, чтобы найти кого-то, кто радуется за вас. Но это не относилось к ничьей Бобби с Бронштейном. В маршалловском шахматном клубе, где игроки анализировали партии межзонального, передаваемые из Порторожа по телеграфу, настроение было близким к ликованию, когда пришло сообщение о ничьей. «Бронштейн?!» — едва не вскрикивали зрители, словно советский игрок был Голиафом, а Бобби в роли Давида отвечал фигурой за фигуру, пешкой за пешку. «Бронштейн?! Гений современных шахмат?!» Невозможное случилось: 15-летний юноша сумел сделать ничью против второго или третьего шахматиста планеты. Настолько сильным оказался эффект от этой ничьей, что члены клуба стали думать об организации встречи героя, даже если он не отберется в турнир Претендентов. Предлагались тосты к шампанскому. Процесс мифологизации Бобби начался. Кто-то начал рассказывать о том, как он играл с Бобби, когда тот был еще ребенком, или видел, как он играл «Партию столетия», или разделял с ним один хот-дог, запивая апельсиновым соком на Геральд-сквер.
