Конец игры. Биография Роберта Фишера - [12]

Нейроны мозга Бобби, казалось, напитывались пониманием того, что может и что не по силам каждой из фигур в самых разных позициях, запоминая информацию для будущего использования. Она сохранялась в памяти, в глубинах того раздела мозга, который отвечает за абстрактное мышление: информация о пешках и полях, выгодных для размещения этих пешек, взвешивалась и лишнее отбрасывалось — всё происходило в нужном ритме и синхронизировалось. Изучая партии мастеров прошлого и настоящего, Бобби учился у всех: интуитивному комбинированию — у Рудольфа Шпильмана; накоплению маленьких преимуществ — у Вильгельма Стейница; почти мистической технике — у Хосе Рауля Капабланки, стремящегося уклоняться от осложнений; глубокому и красивому погружению в бездну неизвестности — у Александра Алехина. Как сказал о нем один мастер: «Бобби, в сущности, вдыхал шахматную литературу. Он помнил всё, и это становилось его частью». Мальчик — и затем мужчина — видел перед собой одну главную познавательную цель, хотя и никогда не выраженную им явно — Он хотел понимать.

Ему особенно нравились партии-миниатюры, короткие схватки не более двадцати ходов, они, как музыкальные упражнения — и предметы искусства в себе — имели одну главную идею.

Книги для начинающих, такие как «Приглашение к шахматам», и другие учебники были скоро отброшены, Бобби погрузился в книги для продвинутых — «Практические шахматные дебюты» и «Базовые шахматные окончания»; двухтомник «Мои лучшие партии» Александра Алехина, и только что вышедшую книгу «500 шахматных партий мастеров». Особенное впечатление на него произвел сборник «Партии Морфи», — великий американец демонстрировал гениальную тактическую изобретательность и следование трем главным принципам: быстрое развитие фигур, оккупация центральных полей и мобильность — необходимость вскрывать диагонали, горизонтали и вертикали. Бобби впитает эти уроки и будет им следовать на протяжении всей своей шахматной жизни. Однажды он скажет мастеру Шелби Лаймену, что прочитал тысячи шахматных книг, и из каждой сохранил лучшее.

Нужно добавить, что эти книги не так-то просто понять даже опытному шахматисту: их можно «пробить», если только читатель тверд в намерении погрузиться в абстракцию шахмат. И то, что 8—9-летнему мальчику хватило концентрации, чтобы их прочесть, само по себе необычно. А то, что ему удалось понять содержание и впитать прочитанное, — из области чудес. Позднее Бобби увеличит степень сложности, читая книги на разных языках.

В области школьного образования достижения Бобби носили хаотический характер. Если не считать летних лагерей, первые уроки он начал посещать в бруклинской еврейской школе для мальчиков, еще в детском саду, где его научили песням (без понимания смысла) для праздников Ханука и Пурим как на английском, так и на идиш (его он не знал).

Он плохо сходился с другими мальчиками. Поначалу не мог понять смысла игры «Дрейдл» — четырехгранный волчок, с которым играли в дни Ханука. Ему не нравилось носить униформу — белую рубашку и наглаженные брюки. И в раздевалке он мог видеть, что его пенис не такой, как у других: не был обрезан. Через несколько недель Регина забрала его из школы. Хотя она была еврейкой, но религиозные обряды не соблюдала. Бобби не прошел обряд обрезания — обычно выполняется на восьмой день рождения еврейского мальчика — и впоследствии утверждал, что его не учили ни еврейским обычаям, ни теологии, и в детстве не водили в синагогу в религиозных целях. Быть может, он просто этого не помнил.

Попытки Регины и Джоан вовлечь Бобби в школьную работу обычно кончались ничем. Бобби мог часами решать паззлы или заниматься шахматами, но начинал ерзать и суетиться, если ему предлагали читать, писать или решать арифметические задачи. Посещение бруклинской общественной школы также стало проблемой. Он был одиночкой и всегда отделялся от других детей, возможно, по причине крайней робости или боязни с кем-нибудь соревноваться. К четвертому классу он сменил шесть школ — практически по две в год — уходя всякий раз по причине плохой успеваемости или неспособности вынести учителей, товарищей или даже местоположение школы. В полном огорчении Регина записала Бобби в школу для одаренных детей. Он продержался в ней один день и отказался туда возвращаться.

В конечном счете она нашла школу, подходящую для ее проблемного сына. Осенью 1952 года Регина записала 9-летнего сына в бруклинскую прогрессивную начальную школу «Коммьюнити Вудворд», в которой обучалось порядка 150 детей. Размещалась она в величественном здании из бурого песчаника, которое раньше было частным особняком, а теперь стало одним из самых красивых учебных заведений в бруклинском районе. Философия образования в этой школе основывалась на принципах Иогана Генриха Песталоцци, швейцарского учителя XVIII века — противника зубрежки и строгой дисциплины, который считал, что нужно концентрироваться на развитии индивидуальности посредством новаторских методов. Школа продвигала концепцию Anschauung[5], — развитие персонального взгляда на вещи, сугубо индивидуального и присущего каждому конкретному ребенку. Стулья и парты не стояли строго по местам, как в большинстве школ, и детей поощряли забывать разницу между обучением и игрой. При изучении ранней истории Америки, например, дети переодевались в костюмы той эпохи и их учили прясть пряжу, ткать ковры и писать птичьим пером.