Конец фильма - [24]

Несведущий запросто мог бы принять ЦОП за какой-нибудь секретный завод по производству оружия, тогда как здесь всего-навсего проявляли пленку.

Второй оператор, парень лет тридцати, в джинсовом костюме, смотрел на золотистую коробку «кодака» с видом приговоренного к смерти.

— Ну не мог я… — бормотал он. — Сколько уж говорить? Это не я…

— Алкоголик чертов! — едва сдерживалась Успенская. — Закройте кто-нибудь дверь!

Морозов прикрыл дверь тесной подсобки.

— Это не я… — повторил оператор.

— Головка от буя! — Успенская переживала так сильно, что никак не могла попасть сигаретой в мундштук. — Такого позора у меня никогда не было! Ни-ког-да!

— А чего вы сразу обзываетесь? — по-детски обиделся парень.

— Погодите-погодите, — успокаивал их Грязнов. — Я не понимаю ничего… Что произошло?

— Объясни, красавчик! — с ненавистью смотрела на второго оператора Успенская.

— Ну это… Тут, значит… В общем… Чувствительность у нее четыреста единиц. Я точно помню, что записал «четыреста». Ну точно помню! И не мой это почерк!

— Давай-давай, говори, ага, — издевалась над ним операторша. — Почерк не его! Ты вообще писать не умеешь, алкаш!

— Ну чего вы опять?

— Я тебя убью! — Успенская хотела вцепиться в парня, но Морозов успел ее придержать.

Денис рассматривал бумажный бланк, приклеенный к крышке коробки. В графе «чувствительность» было записано: «сто».

— И что теперь? — обратился он к оператору.

— Полный засвет. Ее проявили как сто.

— Там хоть что-нибудь можно рассмотреть?

— Можно. Перфорацию.

— Людмила Андреевна, — Денис укоризненно посмотрел на Успенскую, — что же мы столько времени потеряли?

— Вам этого не понять, — зашипела на него операторша. Так в старых фильмах партизаны шипели на фашистов. И вдруг она скуксилась, зашмыгала носом: — Я вас очень прошу, пожалуйста… Не говорите Мише и Марику… Я сама им все скажу…

Грязнов пообещал, в ответ взяв с Успенской обязательство, что она больше не будет его обманывать. Превозмогая гордыню, операторша даже попросила у него прощения за бесцельно потраченное время. На том и разошлись. Забракованную пленку Денис прихватил с собой, надеясь с помощью Вячеслава Ивановича Грязнова отдать ее в какую-нибудь ментовскую лабораторию, может, там поколдуют над «кодаком» и что-нибудь вытянут.

Денис и Морозов быстрым шагом вышли на улицу, где была припаркована машина.

— Старая дура! — Грязнов бросил коробку с пленкой на заднее сиденье и стал щелкать кнопками мобильника.

— Не скажи… — мягко возразил Морозов. — Я ее как раз понимаю. Когда молодые подпирают, старикам нужно быть безупречными. Ты что — столько пленки в браке…

— Алло, это я! — Денис привалился к нагретому солнцем капоту. Щербак, ты? Скажи Самохе, пусть возьмет кого-нибудь, кто у нас свободен, и дует на «Мосфильм». Тут посторонний заходил в цех обработки пленки…

— Не киностудия, а проходной двор, — теперь уже согласился Морозов.

— Надо поспрашивать, может, кто видел. Если получится, составить фоторобот. Да, что там у тебя с кассетой? А молотком пробовал? В мастерскую? Сам отвез? Только утром? Ну и работнички! Ладно, передай Самохе и — отбой.

— Ты про Максимова не забудь, — сказал Морозов.

— Максимова я обязательно покручу. Но сейчас это главное. — Денис кивнул на коробку с пленкой, спрятал мобильник в карман и посмотрел на Морозова так, будто искал у него последней защиты. — У нас там столько дел висит, а я ничем другим заниматься не могу. Физически.

— Это бывает.

— И совершенно не знаю, что делать дальше…

— Начни с экспертизы, у тебя же есть связи.

— Я не об этом… Вообще…

— Плыви по течению, вынесет. Главное — не торопись. Ага?

— Ага…

Денис заметил Елену лишь тогда, когда она начала стучать в окно задней двери его машины.

— Задумался… — сказал он, когда Лена села рядом с ним. — Только я не домой. Но до метро подброшу.

— А можно я просто с тобой покатаюсь?

— Можно…

— Понимаешь, я сегодня все свои дела сделала, и теперь…

— Я все понимаю.

Он не сводил взгляда с ее ярко-белой кофточки. Ему всегда казалось, что для траура приличествует какая-то другая цветовая гамма.

На набережной они застряли в пробке. Видимо, где-то впереди была большая авария.

— Мою работу на фестиваль отправляют… — сказала Лена.

— Куда?

— В Бад-Штрасбург.

— Это где?

— В Германии.

— Когда?

— Через две недели. Варшавский завтра летит, там кинорынок открывается. А у меня паспорта заграничного нет.

— Почему?

— Старый закончился, а новый не успела сделать. Все так неожиданно.

— Да уж… Что-нибудь придумаем, у меня в ОВИРе знакомый работает.

— Было бы здорово… Но я не для этого про фестиваль…

— Перестань.

Взгляд Грязнова остановился на большом придорожном плакате, который рекламировал бензин какой-то нефтяной компании.

— Плыви по течению… — тихо сказал он.

Дверь долго не открывали. Наверное, просто не слышали звонка. До Дениса отчетливо доносились детские крики и громкая музыка. Наконец на пороге появилась толстая женщина в халате и чалме, сделанной из полотенца.

— Здравствуйте, моя фамилия Грязнов.

— Проходите. — Хозяйка пропустила Дениса в прихожую. — Тапочки сами выберете, какие больше понравятся. Только я очень вас попрошу. Эдуард Николаевич болеет, так что вы не долго.