Конец "черной тропы" - [4]

Зная эту слабость Бибы, Гринько спешно спросил:

— Какие же «не особые происшествия» и что «не ладно»? Ты конкретнее давай, не тяни.

— Ну где же ладно, когда Артистка на базаре бабу побила, а ее мужику двухведерную кадку с остатками капусты на голову напялила.

— Может, за дело? — слегка улыбнулся Зубр, но поправился: — Незачем, конечно, к себе внимание привлекать! Ну а мужик что?

— Милицейскую свистульку в зубы и давай свиристеть, на подмогу звать.

— Совсем плохо,— хмурясь, круто качнул головой Гринько.

— Это еще не совсем погано,— подзадорил Яков.— Марья, то есть Артистка, ну так и есть артистка заслуженна, такую спектаклю разыграла на людях, за нее боязно. Куда умная дура полезла, сидела бы себе в тенечке. Серьезным делом порученным орудует, к чему ей эта физзарядка?

— Что за спектакль, куда ты разговор уводишь? — одернул Гринько.

Биба выпучил глаза — чего тут непонятного? — ответил:

—- Свисток вырвала у мужика, уцепила верзилу за отвороты шинели да так рванула вниз, двумя полосами разодрала края бортов донизу. Тут два милиционера прибежали, обхватить Марью хотели, сдержать, но не можут, она одному локтем в грудь, тот кубарем... Народ хохочет, потехой исходит, сгрудился, тут Марья-то и утекла. Вот чего ей теперь за это дело будет?

—  Ничего не будет,— зло бросил Гринько.— На вид себя выставила. Сова в городе?

—- Тут он, под тобой, в схроне. Позвать, что ли? — поднялся Биба.

— Сам спущусь к нему,— усадил того на табурет Гринько. Он обрадовался, что сможет повидать своего эсбиста Сову и узнать от него побольше информации. Выпив, еще рюмку, приказал Якову:

— Артистку мне до завтрашнего утра доставь. Да чтоб без ее Миколы, пусть не болтается тут возле дома. Сам присмотришь. А теперь проводи нас с Дмитром в подпол.

...Просторный схрон под сенями и сараем Бибы Гринько считал самым уютным. Сюда затащили даже кровать. А главное, тут имелась отличная вентиляция одним каналом в угол сарая, а другим — пошире — в колодец: проход на случай опасности. Ну и, конечно, лаз — вход из сеней, надежно скрытый, снабженный лестницей.

«Тут, пожалуй, и Марья пролезет»,— подумал Гринько.

Яков зажег семилинейную лампу, и Гринько увидел на койке спящего в телогрейке и сапогах Сову. На столе стояла бутылка с остатком самогонки.

— Нажрался, скот... Зачем, Яков, дал? — напустился надрайонный на Бибу.

— Так Сова же с собой принес, бутылка не моя,— оправдывался тот, раскрывая шкафчик.— Моя вот, немецкая, пузатая, это энзэ, я ему так и сказал, неприкосновенный запас.

— Отчего же в ней половпна? — затормошил спящего Гринько.

Эсбист вскочил с постели лохматый, большелобый, со сплющенным кривым носом и неестественно узким, будто в насмешку срезанным подбородком.

— А-а?! — дико рыгнул он, утер ладонью губы и так довольно ощерился, узнав Зубра, что, казалось, готов был броситься в объятия. Да вовремя успел сообразить, что от него разит перегаром. А потому только сделал приглашающий жест присесть, простуженно говоря:

— Надо же?! Не думал, не гадал. Друже Зубр! Вовремя! Как же вы вовремя! Голова кругом идет...

— Пить надо меньше,— жестко бросил Гринько, присаживаясь на короткую лавку.— Тебя же голыми руками бери.

— Учту, виноват...— покаялся эсбист.— Простудился, решил полечиться.

— Я так и подумал, друже Сова,— примирительно заключил Гринько и все же предостерег: — Повторов избегай, не допущу я, чтобы моего знающего помощника потрошили чекисты.

— Резон есть,— согласился тот.

— Сверху не слышно чернотропных указаний? — поинтересовался Гринько.

— Артистку попытайте, через нее ведь связь к краевому проводнику,— тонко хихикнул эсбист, добавив: — Может, у нее с Хмурым поближе контакт.

— Ты мне это брось! — возмутился Гринько, но тут же заинтересованно спросил: — Что-нибудь известно тебе?

— Ни-и, шуткую,— замахал руками Сова, поняв, что сболтнул не просто лишнее, но и опасное для себя.

Об этом же сказал ему и Гринько:

— Ты учти, ночная птица, Хмурый не переносит любопытных, поэтому твои догадки могут сильно напортить тебе. Я не скажу, другой выслужится... А теперь опохмелись на здоровье, если охота есть, да спать будем. Кровать моя. Все! Гаси свет.

5

Отправляясь представить своего нового заместителя первому секретарю обкома партии Профатилову, полковник Исаенко говорил Киричуку:

— Учти, Василий Васильевич, будешь говорить с Ильей Ивановичем, помни, он человек опытный, отлично изучил местное население, знаком со множеством людей. И главное — всегда чувствует и знает обстановку. Обрати внимание: чувствует! Ты с этим столкнешься не раз... Во все вникает, но не распыляется по мелочам. Так что от тебя уже сегодня требуется широта познания и глубина мышления в новом качестве.

— Я еще в курс дела не вошел,— напомнил Киричук.

— Принял командование, значит, за все и в ответе. Бандитам все равно, когда мы приходим и когда уходим. Кстати, припомни-ка, что говорил твой наставник юности

Наумцов: «Чекист с четверти оборота должен подключаться к любой оперативной скорости».

У Киричука потеплели и оживились глаза.

— Смотри-ка, помнишь,— удивился он.— Федор Владимирович при этом еще добавлял: «Не теряя ориентировки».