Конец черного темника - [71]

   — Дзе![58]

   — Сегодня утром, посовещавшись с нашим братом по крови мурзой Караханом, я решил повести вас в этот край, в котором вместо опавших листьев лежат золотые слитки, а на деревьях висят соболиные и песцовые шкуры. Мы будем богатыми, Каракеш, очень богатыми... На это золото мы соберём огромное войско, и как знать, чего тогда можно достигнуть!..

   — А что, мой начальник, наш брат по крови знает про эту золотую пластинку?..

   — Дзе, Каракеш... Потому что рыжеволосый вручил её мне при свидетеле. Им был мурза Карахан.

   — А зачем он?

Вопрос шамана ошарашил бывшего тысячника. «Уж не отгадывает ли он чужие мысли?.. — но, пристально взглянув в зелёные тигриные кровожадные глаза своего главного шамана, подумал: — Нет, это совпадение... Зверю не даны тонкости ума, хоть он и уверяет, что общается с духами. Пусть морочит головы моим живодёрам, у которых цель одна — набить себе брюхо... У меня же отныне другие задачи, освещённые блеском золотых лучей и больших мыслей».

   — Каракеш, — положил ему на плечи руку Булат, — во исполнение наших желаний я приказываю тебе принести в жертву белого коня и барана. Бери часть воинов, обыщи все окрестности, добудь их, и чтоб к вечеру вернулся. Только постарайся не делать большого шума, — Булат, отвернувшись, поморщился. — Завтра с рассветом мы двинемся в путь, и там, на Пьяне-реке, где два года назад, как ты помнишь, великий огненный Хорс даровал нам победу, мы в честь него разложим жертвенный костёр.

   — Хорошо, мой начальник, — Каракеш вышел.

Булат проводил взглядом его согбенную в почтении спину и улыбнулся. Но если бы он в это время видел лицо шамана, его прищуренные глаза и в презрительной усмешке кривившиеся губы, а в ладони сломанную железными пальцами рукоять камчи, то, наверное, джагун тут же кликнул бы своих тургаудов и приказал им удушить Каракеша арканом. Но этого Булат, занятый золотой пластинкой, не видел. Замысел Ефима Дубка, кажется, начал осуществляться.

Карахан весь день искал Каракеша, чтобы поговорить с ним. Спросить прямо у ватажников: где он? — мурза не решался. Могут донести Булату, и тот сразу поймёт, для чего ему понадобился кровожадный шаман... Дело у мурзы к Каракешу не требовало отлагательств, иначе джагун его может опередить. Поэтому Карахан без обиняков хотел предложить шаману отрубить Булату голову, вычистить её, высушить, чтобы потом привезти в Орду вместе с пермским золотом, разумеется, не со всем запасом — часть зарыть по курганам, и показать Мамаю, чем и добыть его всепрощение.

Почему вот так сразу решился на этот разговор мурза? Ведь в случае отказа Каракеша от этого замысла уже Караханова голова, вычищенная и высушенная, будет болтаться у седла джагуна разбойников. Доводов для себя мурза, чтобы решиться на это, привёл более чем достаточно. Первый довод — степень вины каждого перед «царём правосудным». Кто Булат? Не просто ослушник, не возвратившийся с поля брани, а изменник — преступник перед всем ордынским народом, тогда как он, Карахан, только несчастный беглец, всего лишь исполнитель воли своего начальника и по законам степей не подлежит суровому наказанию, наоборот, достоин похвалы, потому что остался верен приказу, а значит, железной дисциплине. Этот довод Карахан считал главным и, по его мнению, он должен будет сработать безотказно... Булат не имеет права на жизнь.

Второй довод был прямо рассчитан на честолюбивого Каракеша. Видел же мурза на губах шамана презрительную усмешку, говорящую о решительном характере шамана и его превосходстве над осторожным джагуном. Решительного, сильного человека, верного друзьям и жестокого к врагам, должны оценить избранные мира сего, и тогда он взлетит на крыльях славы высоко, где обитают степные орлы, которые могут с высоты полёта обозреть многие земли... И он, мурза Карахан, имеющий при великоханском дворе знакомство, поможет в том, чтобы самый могущественный там человек протянул ладонь, с которой Каракеш взлетит как сокол, поражающий дичь, в глубинные просторы неба...

Третий довод — золото: оно даёт всё — силу, знатность, любовь.

Непременно Каракеш должен согласиться. Разве он, Карахан, уже в какой-то степени не завоевал симпатии главного шамана, подталкивая его на разорения деревень и сёл, что не могло не понравиться Каракешу, — ведь ему, жаждущему крови, не важно, чья она: купеческая ли, боярская, крестьян — словом, кровь иноверцев. А потом вокруг Каракеша уже начинают складываться группы преданных ему кметов, таких же кровожадных, как он сам, скучающих без погромов, пожаров и резни... И этих кметов почти треть сотни. А видит ли всё джагун?!

Так думал Карахан, бродя меж повозок и горящих костров, на которых ватажники варили себе еду. И тут он обратил внимание на то, что многие повозки пустуют и почти половина лошадей отсутствует. «Каракеш... Где он?! Где Булат?! Жив ли?.. И есть ли при нём золотая пластинка?!» — эти мысли вдруг прожгли мозг, и мурза бросился к повозке, где должен был находиться джагун. Тот, завидев Карахана, сам вышел навстречу, протягивая для пожатия руку. И Карахан про себя воскликнул: «Слава Хорсу!» — и, сделав безразличное лицо, спросил небрежно: