Конец черного темника - [5]
В двадцать четвёртом году власти стали разгонять монахов, и они подались кто куда. А некоторых на Соловки сослали. Пришли в упадок монастырские стены, кельи, остались попы, что в церквах служили. Ну я при них вроде сторожа. Женился, в сельце Дмитриевой домик каменный поставил, двух детей народил. Мальчишек.
А тут — война...
Я-то уже знал, что фашисты заняли Скопин. Да не верилось как-то: неужели под врагом живём?! Помню такое: с утра служить не стали, что-то приболел поп Василий, говорит мне: «Сбегай-ка, Силуян, в аптеку в город да разузнай, что там творится». Я побежал, а жене своей, Авдотье, наказал, если беда случится, бей в большой колокол.
До аптеки я так и не добежал: навстречу мне наши морячки в тельняшках и в чёрных бушлатах две пушки катят, как раз на Дмитриеву гору.
«Куда, — смеются, — поп, бежишь?» Я, чтобы, значит, не возбуждать подозрений, поповский балахон отца Василия напялил.
«В аптеку, — отвечаю, — за лекарством». «Погоди, — говорят, — будет тебе сейчас лекарство. Фашисты на блюдечке с голубой каёмочкой преподнесут. Слышишь, едут?..»
Смеются морячки, черти полосатые, весёлые, а я действительно слышу, будто трактора идут. Немецкие танки...
И тут моя Авдотья в большой колокол ударила.
«Ну-ка помоги! — закричал на меня командир, и — своим морякам: — Скорее, ребята, скорее. Нельзя допустить, чтобы они тут прорвались...»
Прикатили мы пушку на гору. А с горы вся долина как на ладони: слева Вёрда течёт, за ней — луг, по которому идёт дорога, а ещё чуть левее — низина вроде поймы — там когда-то две речки текли — Всерда и Валеда, но со временем они высохли, и монахи в свою бытность на том месте брали глину, чтобы лепить горшки на продажу. Вот, стало быть, по этой низине и должны пойти фашистские танки...
Летит звон и летит! Я кричу Авдотье: «Хватит греметь, слазь с колокольни да беги в избу к ребятишкам, сейчас стрелять зачнём».
Из церкви сам поп Василий вышел. Увидел, что я у орудий вожусь, помогаю морякам их устанавливать, закрестился, замахал руками: «Свят, свят, ты зачем, Силуян, эти бесовские орудья сюда прикатил?» А командир и говорит: «Святой отец, сейчас увидишь зачем!»
Тут и танки попёрли. И начали морячки сверху-то по ним колошматить. Смотрю, и поп Василий рясу засучил, за лопату взялся, кидает землю и приговаривает: «Ах вражина окаянный! Ах вражина!»
Вдруг один танк как плюхнет из ствола по звоннице: рухнул большой колокол и покатился гремя под гору. «Ах ты, бес! — кричит поп Василий. — Силуян, подноси снаряд, чтоб командир этому льву рыкающему быстрее глотку заткнул. Какой колокол был, какой колокол!..»
И после одного из выстрелов окутался танк чёрным дымом. Но тут подошли ещё несколько, расположились под горой и стволы направили в нашу сторону... Потом перед глазами возник какой-то огонь и будто подбросило меня куда-то вверх, так, по крайней мере, мне показалось... А очнулся когда, смотрю: куполов церквей как не бывало, пушки разворочены, возле них моряки лежат и поп Василий с ними. Убитые... Побежал я к своему дому, который сразу за церквами, а от дома одни головешки остались. Под развалинами свою Авдотью нашёл с малыми ребятами. Все трое бездыханными лежали...
Тут вскорости морская пехота выбила фашистов из Скопина. Пошёл я к военкому и попросился на фронт. До Берлина дошёл...
А после войны где я только не был! Поносило по свету меня. Да под старость вот приехал сюда, поближе к своим детям и жене Авдотье. Может, на Дмитриевой горе и меня захоронят...
— Рано ещё о смерти-то говорить, Силуян Петрович! — сказал я и снова пододвинул старику миску с огурцами.
— Эка рано?! — воскликнул Силуян. — Мне ведь уже семьдесят семь стукнуло...
Я подивился искренне: не по летам крепок был Белояров.
— Да чего уж там... Вижу, что-то тебя другое интересует. Спрашивай — отвечу.
— Силуян Петрович, — оживился я, — тут у нас в деревне один человек жил, Владимир Иванович Терешин, и тоже старину любил. Так вот он утверждал, что когда-то в монастыре посох Пересвета хранился.
— Монаха из Троице-Сергиевой лавры?.. Того, который князя Дмитрия на Рясское поле водил, а потом на Куликово и там с ордынцем Челубеем бился?.. Как же — был посох... Только где он сейчас — не знаю...
— Значит, был... А почему вы говорите, что водил Пересвет московского князя на Рясское поле и Куликово? И когда в таком случае?..
— От монахов я предание слышал, что был князь Дмитрий на Рясском поле и на Дмитриевой горе зимой, это значит за полгода до Куликовской битвы, и проводником при нём состоял чернец Пересвет... Монахи дороги в ту пору хорошо знали. Между собой водились, друг к другу ходили и ездили.
Знал Дмитрий, что пойдёт воевать Москву бывший темник[4], чтобы отомстить за поражение на Боже. А ходила Орда на Москву со стороны мордовской земли по Волге и Оке. Батый так ходил, и Бегич. Батый дошёл и разорил её, а Бегич не смог, потому что встретил войско, не дойдя до Москвы, и вынужден был принять бой. Дмитрий — князь московский — понял в своё время, что бить врага надо подальше от своих мест, не сидеть сиднем во граде и ждать, когда он в собственном твоём доме погром учинит, а выходить навстречу и бой давать там, где самому выгодно... Вот поэтому и водил Пересвет Дмитрия на Рясское поле, это на случай, если Мамай поведёт свои войска по Волге и Оке... Ведь Рясское поле, точь-в-точь как Куликово, реками огорожено да ещё и болотами: потому ордынской коннице здесь не развернуться, и не сможет она обжать полки русские... А Мамай — вражина — на Москву по Дону пошёл, для битвы с ним, значит, Куликово поле сгодилось...
В первой книге исторического романа Владимира Афиногенова, удостоенной в 1993 году Международной литературной премии имени В.С. Пикуля, рассказывается о возникновении по соседству с Киевской Русью Хазарии и о походе в 860 году на Византию киевлян под водительством архонтов (князей) Аскольда и Дира. Во второй книге действие переносится в Малую Азию, Германию, Великоморавию, Болгарское царство, даётся широкая панорама жизни, верований славян и описывается осада Киева Хазарским каганатом. Приключения героев придают роману остросюжетность, а их свободная языческая любовь — особую эмоциональность.
О жизни и судьбе полководца, князя серпуховско-боровского Владимира Андреевича (1353-1410). Двоюродный брат московского князя Дмитрия Донского, князь Владимир Андреевич участвовал во многих военных походах: против галичан, литовцев, ливонских рыцарей… Однако история России запомнила его, в первую очередь, как одного из командиров Засадного полка, решившего исход Куликовской битвы.
Русь 9 века не была единым государством. На севере вокруг Нево-озера, Ильменя и Ладоги обосновались варяжские русы, а их столица на реке Волхов - Новогород - быстро превратилась в богатое торжище. Но где богатство, там и зависть, а где зависть, там предательство. И вот уже младший брат князя Рюрика, Водим Храбрый, поднимает мятеж в союзе с недовольными волхвами. А на юге, на берегах Днепра, раскинулась Полянская земля, богатая зерном и тучными стадами. Ее правители, братья-князья Аскольд и Дир, объявили небольшой городок Киев столицей.
В новом историко-приключенческом романе Владимира Афиногенова «Белые лодьи» рассказывается о походе в IX веке на Византию киевлян под водительством архонтов (князей) Аскольда и Дира с целью отмщения за убийство купцов в Константинополе.Под именами Доброслава и Дубыни действуют два язычника-руса, с верным псом Буком, рожденным от волка. Их приключения во многом определяют остросюжетную канву романа.Книга рассчитана на массового читателя.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.