Концептуальные революции в науке - [7]

Отсюда вытекают два следствия. Во-первых, философы больше не могут диктовать принципы, с которыми уче- ные обязаны согласовывать свою теоретическую работу, и будут содействовать прогрессу науки только своим участием в дискуссиях на равных правах со всеми другими ее участниками. Во- вторых, приспособление к общепринятым взглядам дает гарантии научного прогресса. Выбор между концептуальными вариантами, существующими в определенное время, ориентирован на установленные критерии отбора и не обязательно в каждом случае приводит к модификации теории.

Эти ограничения ставят философию в один ряд с этикой. А этика еще в XVIII веке столкнулась с проблемой, что правильные действия, то есть действия в соответствии со стандартами, установленными до совершения действия, не всегда приводят к наилучшему результату. В настоящее время большинство философов, занимающихся этикой, согласны с тем, что в этой области едва ли можно требовать аналитических гарантий. Максимально мы можем утверждать лишь следующее: общая тенденция некоторого морального кодекса порождать добро должна иметь прямое отношение к нашей приверженности этому кодексу, хотя "руководство для жизни" человек часто получает, попадая в промежуточные ситуации. Аналогичное положение имеет место и с интеллектуальными оценками: мы можем лишь сказать, что постоянное выделение и отбор концептуальных вариантов приводит, по-видимому, к достижению таких интеллектуальных целей, которые по своей природе достижимы; в то же время любая попытка опереться на априорные стандарты может увести нас от достижимого "хорошего" к идеальному, но недостижимому "наилучшему".

Наконец сделаем наше последнее замечание. Георг Пауль, рассматривая взаимоотношение метафизики и морали, однажды отметил: роль метафизики сводится в основном к арьергардному действию, откладываемому до того момента, когда естествоиспытатель совершит какую-либо ошибку. Провести различие между желаемым и действительным, проанализировав формальные аспекты выбора и оценки, не связывая себя с какой-либо нравственной позицией, — все это можно сделать только для данного момента. Если же отвлечься от этого момента, то концептуальный анализ морального рассуждения выливается в историко-социологический анализ моральных традиций.

То же самое, как мне кажется, справедливо для философии науки и других интеллектуальных дисциплин. Конечно, при этом мы можем вновь натолкнуться на преграду и должны будем заняться философским анализом интеллектуальных суждений в контексте более широкого, историко-социологического исследования интеллектуальных традиций.

Это заключение может показаться открытой поддержкой концепции "генетической ошибки", однако это не так. Изучение отдельного концептуального выбора в науке на его историческом и общекультурном фоне не оправдывает автоматически ни самого этого выбора, ни критериев, которыми он детерминирован. Однако такой анализ дает нам возможность увидеть все богатство рассуждений, которые привели к соответствующему решению, и его следствия, как ожидаемые, так и неожиданные. Без этого нельзя оценить ни важности, ни плодотворности этих рассуждений. Таким образом, на своем самом глубоком уровне концептуальные точки зрения рассматривают вопрос о закономерностях отдельного случая, а не вопрос о кодексе законов, то есть занимаются прецедентами, а не принципами. Следовательно, в конечном итоге генетические исследования не фиксируют совершенные ошибки, а устанавливают необходимый ход вещей, и в силу этого большая часть того, что известно под названиями "индуктивной логики", "теории подтверждения" и т. п., оказывается описанием действий, предпринимаемых после реализации необходимого хода вещей.

Структура развития науки. Из Бостонских исследований по философии науки. М., 1978. С. 170–190.