Концептуальные революции в науке - [4]
В то время как динамическая теория, изложенная в "Началах" Ньютона, сохраняла свой интеллектуальный авторитет вплоть до конца XIX столетия, влияние его "Оптики" было гораздо меньшим и прекратилось гораздо быстрее. Поэтому если в подтверждение некоторой теории научного изменения мы ссылаемся на обе названные работы, то следует прямо признать различие между ними, а не считать их иллюстрациями одного и того же явления.
После 1961 года Кун уже не говорит о "догмах" и концентрирует свое внимание на философской идее "парадигмы", которая представляет собой теорию, обладающую полноправным интеллеетуальным авторитетом (Поэтому в третьей фазе развития своей концепции Кун вплотную подходит к отождествлению термина "парадигма" с выражением "фундаментальная теория"). Точно так же можно обнаружить определенное различие между его позицией, изложенной в книге "Структура научных революций", и позицией на симпозиуме 1965 года. В его книге различие между "нормальным" и "революционным" изменениями в науке было ясным, четким и хорошо определенным. "Научная революция", с точки зрения Куна, настолько глубоко и полно изменяет интеллектуальные средства[10], что ученые, работающие в рамках новой парадигмы, не будут иметь ни одного теоретического понятия, которое было бы общим для них и их коллег, все еще придерживающихся старой парадигмы; поэтому сторонники разных парадигм не смогут говорить друг с другом об их общей области исследования и будут "видеть" мир совершенно по-разному. Напротив, в период "нормальной" науки не существует такого взаимного непонимания или радикальной трасформации схем нашего опыта: нормальная наука существенно едина и ученые заняты работой в рамках общей для всех структуры фундаментальных понятий. Однако с 1965 года даже это различие между нормальным и революционным развитием становится неясным. Критики убедили Куна в том, что во всех науках глубокие концептуальные изменения происходят часто, и он начал описывать все научные изменения или большую их часть как последовательность небольших революций, или микрореволюций, превратив, таким образом, развитие научной теории в "непрерывную революцию". Каково значение этого нового шага? Соображения, подтолкнувшие Куна в данном направлении, давно известны специалистам по политическим наукам, геологам и вообще всем ученым, работающим в области исторических наук.
Когда-то историки политических учений тоже хотели видеть в термине "революция" нечто большее, чем удобную таксономическую категорию. Казалось, что устойчивое конституционное развитие представляет собой очевидную непрерывность, тогда как "революции", напротив, нарушают нормальное течение жизни и приводят к разрывам, которые нельзя объяснить в терминах, используемых при объяснении нормального политического развития. Однако постепенно историкам стало ясно, что фраза типа"… а затем наступила революция" ничего не объясняет и лишь освобождает от необходимости проводить тщательный исторический анализ. Ограничиться этой фразой — значит уклониться от решения собственно исторической задачи.
Как мы видели, в своей книге "Структура научных революций" Кун изображал "научные революции" как абсолютные и полные. В таких революциях новая система мышления настолько далеко отходит от старой системы, что основания перехода от старой системы к новой не могут быть объяснены ни в одной из этих систем, а приверженец новой системы не способен обсуждать теоретические проблемы с приверженцем старой системы. Эта доктрина, конечно, преувеличивала степень изменений, совершаемых при смене теорий. Даже в том единственном примере, который Кун обосновал документально в своей книге (переход от физики Ньютона к физике Эйнштейна), разрыв не был столь глубоким. Действительно, многие физики- теоретики, пережившие это изменение, впоследствии могли очень ясно изложить те соображения, которые заставили их перейти от классической к релятивистской точке зрения. И эти "соображения" действительно были для них "основанием" или "оправданием", а не только "мотивом" или "причиной". Они говорили не только о том, что "Эйнштейн был очень убедителен" или что "этот переход повысил ценность их работы", но указали также аргументы, обосновывающие изменение их точки зрения. Поэтому, по крайней мере на первый взгляд, переход от физики Ньютона к физике Эйнштейна представлял собой нечто большее, чем простое "обращение" ученых в новую веру.
Если, однако, отказаться от этого примера, то революционный скачок в первоначальном понимании Куна не имеет иллюстраций в реальной истории науки. Вместе с тем слишком упрощенной оказывается и куновская идея "нормальной" науки. Конечно, когда ученые ограничены точными концептуальными рамками существующей науки, то есть когда между ними есть глубокое единство, они редко занимаются теоретическими вопросами. Однако некоторые элементы подлинно новой интерпретации возникают почти всегда; в той же степени всегда возможно непонимание между специалистами, так как ученые, делающие ставку на сохранение прежних идей, могут счесть те или иные новшества ошибочными или неприемлемыми. Поэтому даже в так называемой "нормальной" науке имеют место нарушения коммуникации, подобные тем. которые считаются характерными для революции. Если это частичное непонимание, многочисленные примеры которого можно указать в науке последнего двадцатилетия, рассматривается как свидетельство "нормального" развития, которое в то же время является до некоторой степени "революционным", то куновское различие, выраженное в 1962 году в книге "Структура научных революций", полностью разрушается и уступает место его доктрине 1965 года, согласно которой непрерывно происходят теоретические микрореволюции. Вместо прямого противопоставления "научной революции" "нормальному" научному развитию, что было центральным пунктом первоначальной куновской концепции, новые микрореволюции становятся теперь единицами изменения и в нормальной, и в революционной фазах развития науки. Однако, как только мы принимаем это, мы сразу же должны отказаться от истолкования научных революций как настолько глубоких и радикальных, что они не могут быть объяснены ни в старой, ни в новой системе мышления.
Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.
В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.
В Тибетской книге мертвых описана типичная посмертная участь неподготовленного человека, каких среди нас – большинство. Ее цель – помочь нам, объяснить, каким именно образом наши поступки и психические состояния влияют на наше посмертье. Но ценность Тибетской книги мертвых заключается не только в подготовке к смерти. Нет никакой необходимости умирать, чтобы воспользоваться ее советами. Они настолько психологичны и применимы в нашей теперешней жизни, что ими можно и нужно руководствоваться прямо сейчас, не дожидаясь последнего часа.
На основе анализа уникальных средневековых источников известный российский востоковед Александр Игнатенко прослеживает влияние категории Зеркало на становление исламской спекулятивной мысли – философии, теологии, теоретического мистицизма, этики. Эта категория, начавшая формироваться в Коране и хадисах (исламском Предании) и находившаяся в постоянной динамике, стала системообразующей для ислама – определявшей не только то или иное решение конкретных философских и теологических проблем, но и общее направление и конечные результаты эволюции спекулятивной мысли в культуре, в которой действовало табу на изображение живых одухотворенных существ.
Книга посвящена жизни и творчеству М. В. Ломоносова (1711—1765), выдающегося русского ученого, естествоиспытателя, основоположника физической химии, философа, историка, поэта. Основное внимание автор уделяет философским взглядам ученого, его материалистической «корпускулярной философии».Для широкого круга читателей.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.