Конан и слепая богиня - [48]

Потом последовали часы упражнения. Его плечи изменили форму, а мембраны крепли. Он научился скользить на воздушных потоках, взмахами рук преодолевая падения и взмывая вверх, а также стремительно пикировать и мягко приземляться. Постепенно он приобрёл уверенность в себе. Даже научился взлетать с места — это стоило ему наибольших усилий. Несколько раз он чуть не погиб, когда терял ориентацию, чересчур взвинтившись в штопор, или сдерживал падение лишь в самый последний момент. Всегда, однако, в конечном итоге, он отделывался только лёгкими ранениями — теми, с которыми его сильное и здоровое тело без проблем могло справиться.

Внезапно колдун насторожился. Пока он находился в сладостном упоении, погруженный в опьяняющие воспоминания, он почти проморгал нечто большое, успев засечь это лишь краешком глаза. И медленно поднял голову. Скорее с интересом, нежели чем обеспокоенно, он наблюдал, как к нему приближается огромный серый медведь. Колдун медленно выпрямился и посмотрел на него широко раскрытыми глазами. Зверь опешил. Не часто бывало с ним такое — чтобы некое существо глядело на него так спокойно. Сначала медведь замялся, на миг заколебался, но затем ринулся к Нар-Досту длинными скачками. Встав перед колдуном на задние лапы, он взмахнул лапой прямо над теменем своей добычи. Однако ухватил лишь пустоту. Удивительнейшее создание перекувырнулось через плечи и, ещё стоя на коленях, распахнуло свои крылья и мощно вознеслось из пределов досягаемости. Медведь сердито зарычал — добыча скрылась. Но он ошибался. Нар-Дост не собирался удирать.

Облетев вокруг запутанного зверя, он стремглав промчался за его спину и когтями ударил по его глазам. Ослеплённый медведь взревел от ярости и боли и принялся стремительно отмахиваться. Но вновь промахнулся. Он яростно и беспомощно бил лапами по воздуху, тщетно пытаясь отомстить врагу, который вызвал его боль. Наконец он сел на свою задницу и попытался лапами вытереть разорванные впадины, из которых вытекали глазные жидкости и кровь. В этот миг человек-хищник напал вновь. Он просвистел как стрела вокруг зверя и оставил на его теле восемь длинных глубоких ран. Медведь снова махал лапами впустую. И новая атака, и снова отмашка лап в пустоту. И много других. И ещё одна. Многочисленные раны зверя кровоточили, но ни одна из них не была смертельна. Нар-Дост хорошо знал, что даже будучи сильнее, он не может атаковать медведя напрямую. И в то же время колдун был слишком быстр и проворен, чтобы быть сжатым в ломающих кости медвежьих объятиях.

Наконец ему надоело играться. Слишком много должно было пройти времени, чтобы потеря крови достаточно ослабила мохнатую тварь и можно было без риска нанести смертельный удар. Напоследок он засадил прямо по медвежьей морде сильнейшим ударом, вырвав кусок носа, и отлетел без оглядки.

Насыщенный победоносными ощущениями, Нар-Дост возвращался домой. Он ощущал себя как король: красивым, сильным, могучим. Гибкое пружинистое тело покрывали пластины блестящей серебряной чешуи; яркие глаза могли видеть и самой глубокой ночью так ясно, как и в полдень; жёсткие крылья заканчивались смертоносными когтями. Лишь от пояса и ниже он не изменился, оставаясь человеком и мужчиной, и после долгих месяцев он внезапно осознал, что совершенно про это забыл. Что ж, пора об этом вспомнить. Кровь и сперма — самые наидрагоценнейшие жидкости.

Нар-Доста никогда не привлекали женщины. Теперь пусть страшатся. Непроизвольно облизав тонкие губы, он полетел по направлению к Кармайре.

* * *

Чем больше они углублялись в Заморанское пограничье, тем более диким оно становилось. После нескольких дней утомительного перехода щиты Карпашских гор вырисовывались теперь перед ними как на ладони. При взгляде на них Конан почувствовал теплоту. Хотя сначала он и планировал окунуться в жизнь шумного большого города, величественная сила гор неожиданно оживила в нём воспоминания детства.

Дорога Королей здесь была ухабистой, труднопроходимой тропой, скорее разъединяющей, а не связывающей государства — трактом, напоминающим разбитый путь от поля до сарая. Вместо ранее уложенных каменных плит то тут, то там громоздились друг на друга одиночные островки из каменных блоков, которые скорее мешали, чем содействовали продвижению путников, потому что торчали над утрамбованным пыльным грунтом и кони вынуждены были их огибать. Травянистые равнины, плоские, как столовая доска, постепенно изрыли невысокие холмы, иногда перемежающиеся с беловатыми известняковыми скалами причудливых форм, наполовину заросшими самшитом.

Хотя была ранняя весна, стоял ясный жаркий день, скорее напоминающий августовский зной, когда обессилевшие жнецы изнурительно потрудились и теперь заливались градом пота. Солнце взошло уже очень высоко, когда странники наткнулись на небольшой поток, петляющий по дикому лугу. К нему разом бросились и люди, и кони, жадно глотая нагретую, но для них кажущуюся приятно прохладной воду. Кони удовлетворённо отправились в дальнейший путь, но людям пришлось гораздо хуже. В отличие от зверей, насытившихся растущей вокруг травой, путники утолили жажду, но от голода не избавились. К вечеру они добрались до горных перевалов, однако настроение комедиантов было паршивым.