Конан и райская яблоня - [23]

Когда стражники с прежней молчаливой синхронностью снизили скорость и как-то по-особому торжественно раздвинули последнюю занавеску, Конан понял, что его доставили к месту назначения.

И оказался прав.

* * *

Они стояли широким полукругом.

Очень грамотно стояли, охватывая и перекрывая наглухо все помещение, но при этом на достаточном расстоянии друг от друга, чтобы не задеть рядом стоящего узкой кривой саблей в пылу возможной драки. Кроме сабель на вооружении у троих из них имелись очень неприятные колючие шарики на бритвенно-острых цепочках, на севере такие называют «моргенстернами» и считают оружием исключительно разбойничьим. В умелых руках моргенстерны очень опасны, поскольку могут использоваться тремя способами — как сабля, булава или боло. Неприятный сюрприз.

У одного был аркан.

Еще у двоих — сети.

Похоже, пленников тут предпочитают брать живьем.

Этому могло быть два объяснения. Одно — более приятное для потенциального пленника, другое — менее.

Приятное заключалось в профессии хозяина дома. Он же купец, а не воин. Это воин предпочитает видеть врага мертвым, а купцу мертвый человек неинтересен. Даже враг. Потому что мертвый не может принести прибыли. А живого, даже врага, всегда можно попытаться выгодно продать. Или хотя бы не менее выгодно обмануть. И получить при этом вместе с прибылью еще и моральное удовлетворение.

А Конан сейчас для купца даже и не враг. Так, зарвавшийся и проворовавшийся слуга. Убить, конечно, можно. Только невыгодно. Мертвый слуга прибыли не приносит. Куда выгоднее наказать, поставить на тяжелые неоплачиваемые работы или, если настроение совсем уж плохое, продать. Все это давало некоторую отсрочку. А, значит, и надежду.

Менее приятое объяснение могло заключаться в том, что купец подвержен паранойе не менее самого Конана или просто любит кровавые развлечения.

В этом случае Конана будут пытать. Может быть, чтобы узнать имена существующих лишь в воспаленном купеческом воображении сообщников. Может быть, просто потехи ради.

Впрочем, даже в этом случае некоторая надежда оставалась. Раз не убили сразу и на месте — мало ли как там что потом обернется? Главное — ждать и быть готовым. И, главное, призвать, наконец, к порядку эту так не ко времени разошедшуюся плоть! А то совсем безобразие получается, люди же смотрят.

Люди действительно смотрели. И смотрели, надо отдать им должное, очень внимательно.

— Что здесь происходит?

Этот сильный начальственный голос он узнал сразу. В ряду замерших настороженными истуканами воинов возникло легкое шевеление, двое, стоящие по центру, слегка подались в стороны, а из-за их спин выступил сам Нрагон — собственной и весьма недовольной персоной.

— Да вот, — откликнулся кто-то, стоящий слева, за спиной, и потому остававшийся вне поля конановского зрения, — вора поймали. К сокровищам подбирался, подлец, да парни заметили вовремя!

Гордые тем, что их хотя бы на словах причислили к славному племени «парней», евнухи одновременно расправили могучие черные плечи, вздернув Конана за многострадальные руки так, что чуть ли не вывернули его наизнанку от излишнего усердия. В таком положении было невозможно не то что шевелиться, но и даже просто глубоко дышать. Конан повис на своих растянутых руках, как вывешенное на просушку белье на до звона натянутой веревке. Он оказался буквально распят, едва касаясь пола пальцами мучительно вытянутых ног. Кроме описанных неприятностей подобное распятие еще и свело на нет все его жалкие попытки при помощи согнутых колен и отведенного назад корпуса сделать хотя бы немного менее заметным столь нагло и не ко времени заявляющий о себе срам.

Нрагон, сопя, подошел на пару шагов поближе. Опустил взор на конановский атрибут, гордо вздыбленный к небесам, невидимым за обтянутым шелком потолком, — даже голову к плечу склонил, чтобы рассматривать в подробностях сие безобразие было удобнее. На лице его подозрительность медленно уступала место отвращению. Перекосившись, словно разжевал целиком крупный лимон, он, наконец, буркнул уже почти спокойно:

— Да вижу я, к каким таким сокровищам он у вас подбирался! — и перевел взгляд на верхнюю часть конановского фасада.

И узнал. Наконец.

— Ты?!!

Неверие, досада, негодование, огорчение, обида, подозрение. И снова — праведное негодование человека, обманутого в лучших своих чувствах. Кто бы мог подумать, что простое кирпичеобразное лицо начальника охраны способно выразить такую гамму внутренних переживаний!

Самое же неприятное заключалось в том, что возникшее в складках этого лица подозрение не спешило никуда уходить, легкой тенью проступая через все последующие эмоциональные напластования. Он все-таки был очень хорошим начальником охраны. Может быть — даже лучшим. И в данный момент он стремительно пролистывал в мозгу картинки предыдущих дней, пытаясь найти иное толкование для каждого конановского поступка и слова. Такое толкование, которое сделало бы появление Конана здесь и сейчас результатом хорошо продуманного и тщательно составленного заранее плана. И маленькие глазки его при этом впивались в Конана все более и более подозрительно — похоже, обнаружить целую кучу подобных толкований оказалось нетрудно.