Конь бледный еврея Бейлиса - [58]

Они уже входили в столовую, Катя напористо щебетала ("Хоть бы вспомнила, дрянь, что я здесь!" - обиженно морщился), гость молчал и только хмыкал, словно в горле у него застряла утренняя кость от курицы. Евдокимов едва успел убраться в кладовку, а Катерина с веселым лицом уже заглядывала в спальню:

- Ананий Филиппович, расположимся здесь, - ворковала, - вы только взгляните - какая кровать!

Ананий Филиппович вставил в проем двери квадратное лицо с усами от косяка до косяка и разочарованно вздохнул:

- Ну-у, барышня... Шутить изволите? Такое, значит, ложе мы имеем в лучшем виде у себя в дому, и Матрена Мартыновна остаются завсегда довольны... Только притрите к носу, зачем? Мы как бы и встрелись ("Встретились... - сообразил Евдокимов. - Вот ведь мудак...") с тайной надёжей - принять как бы всевозможные позы, о которых естественный мужчина и природная женщина спят с детства...

- Грезят? - поправила Катя.

Он радостно согласился:

- Грамоты все ж совсем не хватает... - и, сопя, облапил. - Мы, значит, только сымем одёжу здеся, а дела делать двинем в столовую, тамо как бы кресла, ковер и стена...

- А стена тебе, Ананий, для чего? - раздевалась бойко (Евгений Анатольевич снова обиделся и даже покрылся краской).

- Стена? - переспросил, сбрасывая брюки и рубаху с такой скоростью, что у Евдокимова заломило в глазах.- Чтобы опереться, значит...

- А я такого способа еще не знаю? - щебетала Катя, охорашиваясь перед зеркалом и показывая в дверь кладовки длинный язык ("Знает, стерва, что я здесь!" - задохнулся Евдокимов).

- На то и я, чтобы научить! - радостно сообщил жандарм, смачно почесывая волосатую грудь. - Ступай сюдою и приступим!

Оба вывалились в столовую, сразу же послышались такие звуки, о которых Евдокимов и предположить не мог и которые повергли его в шок. "Как?! думал, лихорадочно свинчивая фотоаппарат со штатива. - Она, объяснившись мне в чувствах, смеет так... исторгать из себя? Из естества своего? О каких взаимоотношениях с такой дрянью может идти речь?" Но речь шла, увы, и сердце болело все сильнее. Даже в паршивых романах не приходилось читать о таком (в хороших подобные ситуации как бы изначально исключались).

Наконец, винт поддался, "Кодак" оказался в руках, и Евдокимов на цыпочках приблизился к дверям столовой. То, что увидел глазами, ни в какое сравнение не шло со звуковым сопровождением; где-то глубоко (или сбоку, вне тела, черт его разберет) мелькнуло печальное предположение: "Мне бы так..." И мгновенно пропало, не до предположений было... Евгений Анатольевич оказался во власти зависти, ревности, негодования и даже отчаяния: "Что делать, делать что? - стучало в затылке. - Ее надобно немедленно спасти, этот разъяренный бык просто изуродует, уничтожит ее хрупкое тело!" Решение пришло помимо воли и сознания: выставив фотоаппарат в дверь, начал нажимать затвор, приговаривая: "Так... А вот еще и так... И еще..." Но увлекшийся жандарм не слышал ничего. И тогда подошел вплотную и что было сил ударил его "Кодаком" по голове... Ах, как просто иногда разрешаются самые сложные проблемы, и самые великие замыслы осуществляются без труда. Едва придя в себя после удара и произнеся: "Уфф!", Ананий взглянул вполне осмысленно и сказал грустно:

- Чего лупил-то? Будто слов нет, так, мол, и так... Я разве дурак какой?

Евгений Анатольевич, правда, еще переживал невольную измену Кати саднило сердце, и голова побаливала, но искренние слова жандарма воспринял радостно: победа, как ни крути...

Договорились, что завтра ввечеру (заступал на суточное дежурство в шесть часов пополудни) впустит Евдокимова и Катю в узилище и посторожит, чтобы не вызнало начальство.

- А если кто из Охранного или ГЖУ приезжает - тебя уведомляют? спросил Евдокимов.

- Так точно! - поднес ладонь к уху. - Завсегда-с! Телефонируют-с.

"Сюрпризов не должно случиться..." - подумал Евгений Анатольевич. Однако произнес вслух:

- Ты, надеюсь, понимаешь, что все твои художества с Катериной мгновенно станут известны...

- Это мы понимаем... - покрутил усы, заворачивая тонкие кончики к ушам, - только какие "художества", ваше высокородие? Мы как бы ведра наливали, а полы мыть и не начинали вовсе! Вы не сомневайтесь: пущу вас в лучшем виде, и выпущу, и остерегу-с!

На том и распрощались до вечера следующего дня. Когда жандарм удалился, громыхая сапогами, спросил:

- Что скажешь, красавица?

Повисла на шее, чмокая в обе щеки и вскрикивая от колючего подбородка.

- Знаешь, Женя, ты изворотливый, хитрый и выгодливый, странно, почему ты - русский... Но я заметила: не безразлична я тебе... А за это женщина всю себя отдаст и не охнет! А на твой вопрос отвечу так: мне эта колода с усьми не нравится...

- Объяснить можешь?

- Ну, это твое дело - объяснять. Наше - почву унавоживать... Ладно, не дергай ртом. Он слишком быстро согласился, вот что я думаю.

Наблюдательна была Катя и проницательна. Евгений Анатольевич думал точно так же.

- А куда ему было деваться? - спросил, чтобы вызвать на разговор. Фотографии с тобой - это его смерть, разве нет?

Вздохнула:

- Окстись, Женя... Ну посмотрели бы там на эти фото, ну посмеялись бы... Может, кто и позавидовал... Всего-то дел...