Кому на руси жить - [104]

- Ты кто? – спрашиваю осторожно.

- Я это, Стяр, Младина!

Подхожу ближе. Голос ее, чернавкин, хоть и придавленный.

- Как нашла?

- Видела в городе, подождала пока в доме стихнет и пришла.

Ее горячий шепот обжигает мне ноздри сладким медвяным духом. Втягиваю ее за талию в дом, быстро закрываю дверь на засов. Адский храп старика мешает выявить за дверью посторонние звуки. Одна она пришла или еще с кем не понятно. Тяну ее за руку под оконце в длинной стене.

- Садись, тут лавка.

Она послушно усаживается.

Не видно ни зги, но я попросту не знаю где тут у Чурка лучины и кресало да и есть ли. Придется в темноте сидеть как тысячелетним вампирам. Брякаюсь рядом с ней.

- Говоришь, случайно меня увидела? Почему сразу не подошла?

- Гадала ты или не ты.

Ну да, я сам себя в таком виде с трудом узнаю, тут не подкопаешься. Проследить, значит, решила, молодец, соображает...

- А чего одна, где наш общий друг Голец?

- Прогнал он меня, – говорит с оттенком злости в голосе. – Сказал – в жены брать не станет.

- Что, так и сказал, стервец?

- Так и сказал.

Младина обиженно вздыхает и вдруг совершенно для меня неожиданно заявляет:

- Ты меня возьми! Не нужна я никому, сирота я! Боярыне к себе не зовет, она сама не на месте. Нас как выпустили ходила к ней, просилась. Отослала прочь. А мне идти некуда, чаяла с Гольцом буду, как ты советовал да он как услыхал, что убили тебя, совсем злой стал, рычит на всех как зверь. А я в городе глядь – вроде бы и живой ты, сейчас вот трогаю и верно – живой. Возьми меня в жены, я хорошая, детишек тебе нарожаю! Хочешь, прямо сейчас возьми! Ты мне люб, а не Голец твой! Возьми иль не хороша тебе?

Она порывисто встает. Слышу что-то быстро прошуршало и к моим ногам валится комом серая Младинина юбка. В темноте под срезом длинной рубахи светлеют голые девичьи коленки. Торопливые руки тут же подхватывают подол и тянут рубаху к голове, постепенно обнажая все, что находится у дам выше коленей.

“Эк ее скрутило сердечную!” – думаю. Чтобы себя первому встречному предлагать, действительно, надо основательно помыкаться. В натуре...

- Стоп! – командую, сбрасывая оторопь и за локти ее хватаю. Силой заставляю Младину опустить рубаху на прежнее место. – Ты, мать, давай со стриптизом завязывай, тут тебе не пип-шоу для нищих! Что за детский сад в самом деле! Я ведь тебе уже объяснял почему не могу сейчас жениться и думал, что мы договорились. Ладная ты девка, Млада, спору никакого нету, но поверь, нельзя мне бабу. То есть бабу можно, жену нельзя, понимаешь? В дружину полоцкого князя собираюсь проситься, а как только возьмут – уйду. На новое место уйду, без кола и двора жить буду сам не знаю где и как. Не потащу я с собой никого, не имею права!

Младина молча нагнулась, подобрала с пола юбку и споро приладила на талии. Снова опустившись на лавку, после продолжительного вздоха горько изрекла:

- Вот и Голец так же самое говорит.

- Что права не имеет?

- Что в дружину к князю проситься будет.

- Когда?

- Завтра в полдень на купеческом дворе.

- Знаешь где это?

- Конечно знаю. Боярыня Любослава теперь там живет. Бадай ее своими девками окружил, любую прихоть исполняет, вот я и не нужна стала. Никому не нужна...

Она совсем по-детски всхлипывает и, чувствую, намеревается решительно встать, чтобы громко хлопнуть дверью и раствориться в ночи. Я быстренько соображаю, что подобные мысли и действия молодую девку до добра довести вряд ли смогут, пристраивать ее надо, иначе пропадет, времечко вон какое неспокойное.

Подсаживаюсь к Младе, сильно обнимаю за плечи, прижимаю к себе чисто по-дружески.

- Отставить нытье! – провозглашаю жизнеутверждающим тоном. – Давай спать ложиться, а завтра со мной пойдешь.

- Куда? Зачем?

- Увидишь.

Я уступаю заинтригованной сироте свое место на топчане, сам укладываюсь на лавку под сдвижным оконцем и немедленно проваливаюсь в беспробудный сон, в котором не было ни Фрола, ни Гранита, ни мышей с крысами.

Глава тридцать вторая

Утро я встречаю абсолютно выспавшимся и бодрым. Открыл глаза и сразу же закрыл, так как не узнал берлоги Чурка без слоя пыли, кучек мышиного дерьма, копоти на стенах, развесистой паутины и прочих неприятных атрибутов жилища людоеда. Похорошевшая хата плавает в сладкой дымке, исходящей от растопленной печи с примесью запаха топленого молока.

- Давно встала? – спрашиваю Младину, снующую по дому с метлой в руках.

- Перед рассветом, как обычно. Садился бы снедать, идти скоро.

Гляжу на эту девчонку и понимаю, что женщины за столько веков не сильно изменились. В нормальной бабьей одежде, совсем не в рубахе с Гольцовского плеча как в последний раз на берегу. Волосы убраны в длинную косу, на голове расшитая разноцветной нитью повязка. Хозяйка из нее хоть куда, вряд ли затемно подорвалась готовить да марафет в доме наводить сугубо чтобы передо мной повыделываться. Чувствуется, что это у нее в крови и Любославина выучка плюсом. Не хочу портить приятное впечатления догадками где она раздобыла молоко, яйца и прочие продукты, на это мне, по сути, начхать со слюнями. Даже замшелый старикан Чурок расчувствовался и пустил слезу благодарности, узрев свою впервые за бесчисленное множество дней преобразившуюся к лучшему нору с накрытым столом. Потом повеселел, за дюжину минут прикончил свою порцию завтрака и неровной походкой с подламывающимися коленями вышел на улицу дохнуть свежести.