Комсомольский комитет - [59]

Даша любила воскресенья за то, что в эти дни можно вволю поболтать с подружками, посмеяться.

Но в выходной было очень много времени, и было оно какое-то рыхлое: ткни — и лопнет. Однажды на лекции лектор сказал: отдыхать надо уметь. И Даше после этого стало казаться, что она не умеет отдыхать.

Иногда мать, лаская Дашу, говорила:

— Мужа бы тебе хорошего, дочка. Жить бы тебе с ним как за каменной горой, не знать ни заботушки, ни работушки.

— Да я с тоски тогда помру, — смеялась Даша.

Дашина мать сама всегда работала. А говорила она так больше потому, что так принято было говорить.

О себе Даша думала с пренебрежением. Подумаешь, простая работница — уйди она, встанет на ее место другая, что от этого изменится? Но об этом Даша думала мало. Просто ей всегда было хорошо.

В то утро, когда надо было идти на воскресник, Даша проспала. Потом понадобилось заштопать чулок: «Обойдутся без меня», — решила она.

Полуодетая, Даша повалила на кровать младшую сестренку Олю и щекотала ее за то, что та утащила у нее и спрятала туфлю. Девочка визжала и брыкалась. Сестры любили повозиться. В это время в коридоре раздался легкий быстрый топот и ворчанье матери: «Разденьтесь же, разденьтесь, ох и козы!» В комнату влетели, прямо в валенках и пальто, Надя Веснянкина и с нею девушка из третьего цеха.

— Да-аша! — удивленно протянула Надя, увидев подругу непричесанную, в расстегнутой блузке. — Ты это что?

— А что? — Даша улыбнулась, сверкнув подковкой ослепительно белых ровных зубов.

— А воскресник?

— Я уже про него и думать забыла, — рассмеялась Даша и в одних чулках побежала в другую комнату за стульями, чтобы усадить девчат. На бегу крикнула: — Да раздевайтесь!

— Да-аша! — уже испуганно воскликнула Надя. — Мы ведь за тобой. Мы вышли на воскресник, нас собралось всего человек сто, и нам велели идти за неявившимися.

— Ну? — на полдороге остановилась Даша.

— Да! — словно удивленно и вместе требовательно говорила Надя. — Соня Цылева сказала: пусть позже начнем, но чтобы все пришли, чтобы каждый понял ответственность.

— Ой, девчата, скажите, что меня дома не было, — растерянно сказала Даша. И тут же повелительно добавила: — Скажите, хорошо, ладно?

Подруги знали, что Даша, очень бойкая на людях, становилась тяжела на подъем, когда оставалась одна. И она не была такой простодушной, какой могла показаться сначала.

— Нет! — вспыхнув, сказала Надя. — Да как же это? Врать. Нехорошо. Нет! Ты уж иди.

— И потом вчера мы с отцом пилили дрова, и сегодня мне колоть, ох, сколько надо! — Даша снова сказала неправду: дрова обычно колол отец, но сейчас он ушел к товарищу, и Даша убеждала себя, что отец может задержаться, тогда колоть придется ей. Лучше уж дома дрова колоть, чем сейчас одеваться, спешить… Еще вечером в общежитие унээровцев надо идти. И просто хотелось настоять на своем.

— А мы поможем, — просто сказала девушка из третьего цеха. — Соня велела, кто дома занят, помочь, только чтоб явку обеспечить.

— Да у нас топор один, — рассмеялась Даша.

— Даша, ну попроси топоры у соседей, — умоляющим голосом сказала Надя.

Даша покрутила головой, подергала крепкими плечами и изумленно уставилась на подруг.

— Вот привязались! Да дрова не к спеху, у нас сегодня топить есть чем. Но я прежде поем, я есть хочу.

— Ешь, — снисходительно согласились девушки. — Только быстрей. Нам еще в несколько домов зайти надо…

Даша все-таки принесла девушкам стулья. Пристроившись на краешке стола, она торопливо пила чай, разбавив его холодной кипяченой водой, чтобы можно было пить скорее, огромными кусками откусывая хлеб с маслам.

— Будете со мной? — обратилась к девушкам.

Те только руками замахали.

Вошла мать, поворчала:

— Ешь лучше, знаю я тебя: молодо-зелено… Все спехом.

Даша загадочно улыбнулась. Ей вдруг понравилось, что за нею пришли, что без нее вот, оказывается, не обойдутся.

Поселок Озерная рос когда-то на открытом поле. Потом примкнул к лесу. Потом стал врастать в него. И названия новым улицам дали: Первый просек… Девятый… Пятнадцатый… Древние лесные деревья, нетронутые, остались в палисадах, они словно охраняли домашний покой застройщиков-рабочих. Другую часть поселка занимали многоквартирные рабочие дома.

Был чудесный солнечный день. На ослепительно белой коре высоких стройных берез точно кто-то огромным корявым пером нацарапал черные таинственные знаки — это потрескалась, разрастаясь, кора, зарубцевалась многослойными чешуйчатыми наростами. Ввысь, к голубому небу, поднимались огненно-оранжевые сосны. И хотя в чистой яркой дали голубого неба не было видно ни облачка, стоило пробежать безмятежному легкому ветерку, и под деревьями шел снег: он срывался с сучьев быстрыми стайками белых комочков и снежинок. На крышах новых домов из-под серебристого снега проступала розовая черепица. И снег был словно множество маленьких звездочек, которые то тухнут, то загораются.

Гурьбой пробежала на горку детвора; несмотря на сильный мороз, женщина вышла к колонке за водой в одной вязаной кофточке. Повстречался дед-пенсионер, девушки хором поздоровались с ним.

Через час девчата, уже всемером, вошли на территорию затихшего завода. Впрочем, не затихшего: за корпусами звенели молодые голоса.