Комсомольский комитет - [61]

— Ну если вы сами купите, это еще лучше. Только обращайтесь в другой раз поаккуратнее. А то у вас шоферы, я сам видел, плакаты пишут: «Не держите детали под открытым небом!»

— Я требую категорически: сейчас же оставьте эту территорию!

— Слышишь, Вася? Давай поспорим с ним, что больше от нас он ничего не потребует.

— Давай.

— Пари?

— Пари.

— На что?

— На этот моторчик.

— Товарищ Цылева! — закричал заведующий гаражом, увидев проходившую Соню.

Соня Цылева работала вместе со всеми — она пришла на воскресник в брюках; сначала ее можно было увидеть на всех участках, а потом она задержалась в группе четвертого цеха, которой достался самый трудный, заснеженный участок.

— Что, товарищ Голышев? — серьезно спросила она, подходя.

— Заберите сейчас же своих комсомольцев! Вы посмотрите, чуть мотор не унесли. Это безобразие!

— А вы в другой раз не оставляйте деталей во дворе: имейте в виду, ничего не останется! — лукаво улыбнувшись, сказала Соня.

Соня чувствовала себя на новом посту уже достаточно уверенно и время от времени по-хозяйски оглядывала усыпанный молодежью заводской двор.

Мимо Сони пробежал Павел Куренков.

— Павлик! Как дела? — остановила его Соня.

— Да вот машины нам задерживают.

— Павел! Ты расстроен чем-то? — вдруг обеспокоенно спросила Соня.

Павел отвернулся. Он хотел ответить «нет», хотел пройти мимо, но нечаянно опять взглянул на Сонино разрумянившееся от работы и от мороза лицо, в ее синие доверчивые и заботливые глаза.

— Да Галина, понимаешь… Стирка у нее сегодня, ну и трудно ей с ребенком одной. Просила воды принести, то, другое…

— Ну, так пойди помоги ей! — подумав, сказала Соня.

— А потом опять скажут… — Павел махнул рукой.

Соня, снова улыбнувшись, взяла Павла за рукав.

— Чудак человек: другое дело, когда без тебя обойтись не могут. А сейчас мы обойдемся! Конечно, иди! У тебя ж семья!

И не в том было дело, что Соня отпускала Павла. Но впервые Павел подумал, что эта синеглазая девочка понимает его, и, как знать, может быть, она и вправду к нему хорошо относится.

— Хорошо, я только насчет машин договорюсь… и пойду, пожалуй… — как-то очень тихо сказал Павел.

Комсомольцы-шоферы увозили на грузовиках к станции сотни тонн металлолома.

Перед тем как уходить с территории, комсомольцы из четвертого цеха сделали возле гаража над мотором будочку и написали: «Осторожно, здесь настоящий моторчик. Слезы мотора продаются в палатке напротив по шесть рублей капля». Другие, посмеявшись, приписали: «Привет завгару!»

* * *

И вот наступил вечер. Крепчал мороз. Сначала Даша, подняв пушистый воротник пальто и крепко взяв Надю под руку, бойко топала валенками по улице, которая вела в сторону двадцатого общежития. Вот фонарь. От него, как бывает только в сильные морозы, свет уходит вверх ярким, совершенно прямым столбом.

За поселком дорога пошла полем. Где-то здесь, левее, в низине, закованная льдом дожидается весны речка. А луна чудная, так бывает тоже только в морозы: она небольшая, с одного боку ущемленная, а вокруг нее, точно кто-то высыпал из мелкой муки или вылил из серовато-мглистого тумана, большой правильный круг, он повис в сине-фиолетовом, расцвеченном золотыми звездами морозном ночном небе.

От быстрой ходьбы снова стало жарко; разгорелось лицо, морозный ветер уже не обжигал щеки. Даша замедлила шаг.

— Пойдем потише, — попросила Даша. — Высвободив руку, она отвернула воротник. Искоса оглянулась на Филатова. Он чуть отстал: вертел в руке найденный по дороге прутик и насвистывал мелодию какой-то одному ему известной песенки. Даше стало обидно оттого, что Тошка не разговаривает с ними.

«Ну, гордись! Захотели бы, обошлись без тебя…» Но тут же Даша призналась себе, что даже с Филатовым, который знал в поселке всех «блатных», ей жутко идти в двадцатое общежитие, да еще ночью. Она робко спросила, стараясь при неярком свете луны разглядеть выражение Тошкиного лица:

— Тошка, ты на нас не сердишься?

— За что? — удивился тот.

— Что мы втянули тебя в это дело?

— Ладно, чего там, — вежливо ответил Филатов.

В это удивительное воскресенье, которое Даша начала довольно легкомысленно, к вечеру ей становилось все страшнее: «И надо мне было согласиться идти к этим унээровцам, пусть бы кого постарше послали». На воскреснике Даша хотела сказать об этом Але, но подумала: «Ала, пожалуй, только упрекнет: «От поручения отказываешься!» Пойти к Соне? Соня мягче. Она умная. Но и она скажет: «Кто боится, нечего посылать». Выходит, Даша боится? Трусливой тоже не хотелось быть. Еще ребята будут смеяться.

И небывалое чувство большой, настоящей ответственности вдруг овладело Дашей. Ее работа в цехе пусть важная, но обычная. А сейчас вмешайся они правильно, и скольким девчатам и ребятам жить станет лучше!

Вот и освещенные окна бараков. Над бараками рассыпался рассеянный свет луны. Кто-то быстро прошел под окнами. Сбоку кто-то оглушительно свистнул.

— А? — сказала Даша, сжимая локоть подруги.

— Может, повернем? — с отчаянием сказала Надя. — И зря мы Шурку не взяли.

Александра не взяли потому, что если пойдет много народу, вряд ли получится разговор по душам с молодежью.

Даша снова сжала Надину руку и оглянулась на Тошку. Ей не хотелось, чтобы Филатов понял, как им страшно.