Комсомольский комитет - [49]

— Вот это да! — удивленно сказал Силин, входя в приемную, чтобы попросить Валю отпечатать документы на пишущей машинке.

— Что «да»? — спросил Соболев. — Прежде всего здравствуй.

— Здравствуй. Нас ругаешь за бюрократизм, а сам?

— Есть бюрократизм, а есть порядок, — сказал Соболев и посмотрел Силину в светлые холодноватые глаза. — Понял разницу? А-а, понял! Вот так, товарищ Силин.

— Ну уж и товарищ! — вдруг с обидой сказал Силин. — Больно ты официальным стал.

— А как же! — засмеялся Соболев.

* * *

В пятницу, освободившись в организации пораньше, Лена забежала в горком очень расстроенная: ее подвел Толя Чирков, грубо, по-мальчишески подвел. Он не поехал на птицекомбинат, позвонил в горком Грише, что завуч попросила его срочно вести в театр ребят из пятого класса, а когда Лена, узнав об этом, зашла по дороге в школу, оказалось, что он ушел вовсе не с детьми.

В горкоме только что кончилось бюро.

В общей комнате Лена встретила Люсю Зайцеву. Люся в цигейковой шубке и зеленой, сверху для тепла повязанной шарфиком шляпке, на ходу надевала красные вышитые перчатки.

— Лена, как хорошо, что ты зашла. Мы уже уходим, — быстро проговорила она.

— Куда это? — удивилась Лена.

— Как куда? На каток! Григорий, так ты Лене ничего не сказал? — возмущенно спросила Люся.

Григорий неохотно отозвался:

— Да! Наш секретарь позаботился о нас. Говорит: безобразие, комсомольцы бегают на коньках, а их руководители ходят да посматривают. Велел в каждую пятницу, начиная с сегодняшней, в восемь вечера быть на катке. Вы идите, а я останусь.

Силин что-то писал для следующего бюро, на котором горком должен был слушать куст артельных организаций.

— Вот как! — озадаченно остановилась Лучникова. — Это хорошо. А ты что же, Гриша? Пойдем, потом допишешь!

— И так попало, что к той среде не сделал, — обмакивая перо в чернильницу, не поднимая головы, ответил Силин.

Лена рассмеялась. Впрочем, не потому, что ей было очень весело, а потому, что у нее были слишком напряжены нервы, и она инстинктивно в веселье искала разрядку и опору.

Лена подошла к Григорию и, прежде чем он успел что-либо сообразить, отняла у него ручку.

— Как это «попало»? — смеясь, спросила она, — Ты уж Соболеву стал приписывать свой грех: думаешь, он, как и ты, бюрократ? Завтра напишешь. Будешь побыстрей ходить да побыстрей думать, а то ведь ты как старичок у нас — вот и времени больше останется.

— Дай сюда, — сказал Силин, потянувшись за ручкой.

— Не дам, — весело сказала Лена и спрятала ручку к себе в стол, а стол замкнула. Она подбежала к вешалке, схватила в охапку пальто Силина и положила перед ним на стол. Разложенные листки очутились одни под пальто, другие полетели на пол.

Силин, стараясь скрыть раздражение и обиду, сказал:

— Это уж никуда не годится, — и, неповоротливый, длинный, полез за бумагами под стол.

Силин поднял и положил листки, потом взял пальто и, не смотря на Лену, понес его обратно на вешалку.

— Гришенька, голубушка, ну, не сердись! Ну что ты, обиделся? — забеспокоилась Люся. — Ну, пойдем на каток, там ты всю свою флегматику разгонишь.

— Рабочий день кончился, и это вас не касается — разгоню или нет, — раздраженно сказал Силин и занялся бумагами.

Лена уже не смеялась. Она чуть не вспылила. Но, представив, как поступил бы на ее месте Соболев, она сдержанно сказала:

— За шутку ты извини. Но проект ты можешь завтра написать пораньше. Соболев тоже утрами занимается. — Лена чуть усмехнулась. — Ведь утро вечера мудренее.

Силин словно и не слышал Лены. Тогда Лена сказала официально:

— Я на бюро буду вопрос ставить, это неправильно: всюду кричим — надо заниматься физкультурой, надо, чтобы было хорошее здоровье и правильный отдых, а сами…

— Эх! — раздраженно сказал Силин. Он сунул бумаги в стол, быстро оделся.

— Гриша, подожди! — крикнула Люся, но уже далеко по коридору замирали шаги Силина.

Девушки рассмеялись и пошли одни.

Каток встретил Люсю и Лену веселым и легким молодежным оживлением.

В окошечке усатый гардеробщик принимал одежду, выдавал коньки. Проходили девчата и ребята, то и дело здоровались. И уже не хотелось стоять на месте. Хотелось догонять, обгонять, настроение становилось чудесное! Но Лена почувствовала себя неловко и шепнула Люсе:

— Рассматривают-то нас как!

— Это потому, что не привыкли работников горкома на катке видеть, — зашнуровывая ботинок, объяснила Люся. — Ты признайся, когда ты последний раз каталась, Леночка?

На лавке напротив пожилой толстый мужчина кончил прилаживать коньки, поднялся и неловко, придерживаясь рукой за спинки лавок, а потом за стены, пошел на выход. Он был так толст и так неуклюже двигался, что хотелось спросить: зачем он пришел на каток?

— Смотри, смотри, — показала Люся. — Ну точно наш Гриша. Неповоротливый! Гриша тоже: пока из общей к Соболеву попадет, час пройдет.

Хорошо и весело, постукивая коньками, пройти по деревянному полу раздевалки. И вот коньки уже скользят по льду, словно сразу сил стало с избытком и они живительными струйками разлились по всему организму.

Уже не чувствовался мороз, удивительная невесомость тела радовала, бодрила. Звонко поскрипывал лед. Навстречу, наперерез, спереди и сзади — всюду скользили, летели юноши и девушки в синих, голубых, бордовых костюмах. Мелькали вышитые шарфики, девичьи шапочки с помпонами. Пролетела стайка школьниц — они катались гуськом, держась друг за друга, согласованно отталкиваясь ногами, точно многоногий зверек.