Компромат - [9]

— Тогда я выкрашу своего кролика в коричневый цвет и скажу, что это тоже норка. И пусть кто возразит.

— Но это же глупо.

— А у меня есть другой выход? — Лена строптиво вскинула голову. — Думаешь, так приятно общаться с этими куклами, корчить из себя богатейку? Да-да, все уверены, что у нас тут царские хоромы, а вокруг штабелями китайские вазы, персидские ковры и сиамские кошки! А кто вдруг в гости напросится, так я в ответ: «Мы евроремонт затеяли».

— Ремонт — это кстати, — сказала Клавдия.

— А Изольда подыгрывает мне: «Да, говорит, сама видела, как им вчера новую джакузи привезли».

— Это тоже кстати, — согласилась Клавдия. — Джакузи — это неплохо.

— И так каждый день, постоянно приходится чего-нибудь выдумывать, исхитряться, чтобы соответствовать.

— Соответствовать чему?

— Первому сорту. А для тебя новость, что люди делятся по сортам, как куриные яйца? Первый сорт — большие, увесистые, одно такое слопаешь и наешься. А второй сорт, третий, четвертый… Маленькие, треснутые. Разобьются, и хрен с ними. Так вот, я не хочу, чтобы обо мне говорили: «И хрен с ней». Не хочу, ясно?

— Смахивает на комплекс неполноценности. Боюсь, как бы он не перерос в болезнь.

— Хватит тебе! — досадливо отмахнулась Ленка. — Я для себя одно правило вывела — неудачников не любят, их презирают, ненавидят. А в наше время неудачник — это тот, у кого бабулеточек нет, поняла? Пусть чувак тупой, глупый, необразованный — наплевать! Раз есть бабулетки — значит, и уважение есть, и каждый норовит ручку пожать. Маскарад, скажешь? Да, маскарад! А на кого мне в жизни надеяться? На будущего мужа-миллионера? Ха! Нет, ма… Только на себя. Хочешь жить — умей вертеться.

— Вот я и вижу, извертелась вся. Вывернулась наизнанку.

— А что ты от меня хочешь? — Ленка вскочила и стала нервно вышагивать по прихожей. — Чтобы я жила, как ты? Как батя? Дом, кухня, работа, магазин, а в воскресенье на дачку? Самая большая радость — газетку почитать и еще радоваться, когда подворачивается возможность какому-то барыге за гроши на его «мерседесе» карданный вал поменять? Вы же оба деградируете. Неужели не чувствуете? Неужели нет ощущения, что настоящая жизнь проходит где-то вдали от вас, что вам с этой настоящей жизнью не по пути?

— А что значит в твоем понимании — «настоящая жизнь»? — В голосе Клавдии появились нотки учительницы начальных классов. — Развлечения до одури? Шмотки? Эти все ваши рэпы, бэпы и хард-роки?

— А хотя бы! Развлечения необходимы. Конечно, нужно и работать, но развлекаться-то важней. Иначе зачем тогда работать? И делать необдуманные поступки — нужно! Решиться когда-нибудь на отчаянный шаг — нужно! Терять голову и сходить с ума — нужно! А иначе — болото, деградация, смерть! Не спорю, можно жить от получки до получки, но только в том случае, если получка — десять тысяч баксов!

— Мировоззрение четырнадцатилетней соплюхи… — вздохнула Клавдия. — Смешно слушать.

— Предъявить тебе доказательства моей правоты? Пожалуйста! — Лена попятилась к двери в свою комнату и скороговоркой выпалила: — Думаешь, почему батяня вдруг налево прыгнул? Да потому что бабу повстречал, у которой мозги свежие, а не засохшие, как у кое-кого! Он опять почувствовал себя мужиком, понимаешь? А мужику что надо? Чтобы в нем нуждались. Чтобы он был пупом земли. Он хочет носить женщину на руках, хочет, чтобы она была беззащитной, чтобы восторгалась им и смотрела ему в рот. Вот тогда он доволен собой: ходит, посвистывает, картуз потерял — не разыскивает! Романтика! А о какой романтике может идти речь, если жена заваливается домой измотанная и начинает: «Статья такая-то и такая-то… с конфискацией… передаю дело в суд… очная ставка… следственный эксперимент… пятна, похожие своим внешним видом на кровь… опять обнаружили жмурика б мусорном баке». С души воротит!

Это был подлый выпад. Ленка и сама поняла, что переборщила. А Клавдия, со скрежетом проглотив набухший в горле горький ком, примирительно развела руками:

— Ленусь, ты еще слишком мала для таких…

— Мала? — рассмеялась дочка. — Да у нас в классе все давно уже друг с другом переспали! А я в роли священника, девки именно ко мне почему-то на исповедь ходят. Все эти ахи, охи, вздохи… Уши вянут… Оргазмы, презервативы, вибраторы, аборты…

— Хватит!

— Ну что, маленькая я? Маленькая? И это я тебе только выдержки привела, с купюрами! Я все понимаю, ма! Так вот, ма, нельзя так жить, как мы живем! Нельзя! Ты какое сейчас дело ведешь?

— Я четыре дела веду. Одновременно, — растерянно ответила Дежкина.

— Ну, вкратце расскажи про любое из них. Наобум.

— Про фальшивые авизо хочешь?

— Это чего такое?

— Что-то вроде платежных квитанций.

— И на какую сумму?

— На сорок миллиардов.

— А у тебя зарплата какая?

— Ты знаешь.

— Знаю! — Ленка стукнула босой пяткой о пол. — Ты возвращаешь государству сорок миллиардов, а оно, благодарненькое и благородненькое, с барского плеча бросает тебе вознаграждение, на которое и гроб-то не сколотишь! Не противно тебе?

— Давай ужинать…

— Нет, подожди, — потребовала Ленка. — Ответь, разве не противно ощущать себя дерьмом, ощущать, что тебя растирают по асфальту и еще морщатся при этом? Ты — следователь прокуратуры, каких поискать, а целый час толчешься в набитом троллейбусе, болтаешься в метро туда-сюда, на работу — с работы, на работу — с работы, без выходных. Это, по-твоему, справедливо? Да тебе личный лимузин положен за такие труды. С шофером! И что, так до конца своих дней будешь?