Компиляция. Введение в патологическую антропологию - [10]

Если ты шаман — говно вопрос. А если нет? Ну, сдохнуть попробуй. Будет тебе поток…

Харон чувствует себя неплохо. Мошна полнится с каждым вновь прибывшим.

Аид жизнерадостности Харона не разделяет. Тесновато нынче под землей. Демографический взрыв разносит царство мертвых в дрова. Неконтролируемый прирост населения опустошает казну.

«Я убью тебя, лодочник!» — орет он, завидев очередного иммигранта, вскарабкивающегося на дощатый пирс.

Харон ухмыляется, протягивает в сторону Аида согнутую в локте руку со сжатым кулаком и медленно распрямляет средний палец…

На берегу сидят рыбаки. Закинув удочки. С леской в этих краях трудно. Приходится использовать собственные жилы. Растянутые для просушки между кольями, вбитыми в песок вдоль всего берега. В отсутствии солнца высушить их нелегко. То и дело подгнивают и лопаются со звуком раздавленной жабы. С грузилами, крючками и поплавками — вообще швах. Поэтому их функции выполняют головы рыболовов.

Сморщенные головы качаются на волнах Стикса. Клацают желтыми зубами, стараясь схватить проплывающих мимо белоглазых рыб. Рыбы плывут как вниз, так и вверх по течению. Или же Стикс течет в обе стороны… Рыбы — это люди, которым еще предстоит родиться в одном из бесчисленных миров, сквозь которые протекает река смерти. Которые она соединяет. Или сшивает. Или склеивает в аппликацию. Жизнь повсюду разная. Смерть одинакова везде.

Иногда какая-нибудь голова-поплавок обрывается с лесы и отправляется в долгое путешествие.

Время от времени ее выбрасывает на берег. Голова открывает давно опустевшие глазницы и оглядывает местность. Голова адаптируется к новым условиям и отращивает себе подходящее тело. Она всерьез намерена здесь задержаться. Но каждый новый мир вскоре отторгает ее, как организм реципиента отторгает донорскую ткань. Обычно голова не протестует и плывет себе дальше, то ли вниз, то ли вверх по течению. Или в обе стороны сразу.

Но порой голова проявляет странную, вряд ли понятную даже ей самой настойчивость. Снова и снова выползает она на тот же самый берег, в одном и том же месте.

Река мертвых ей в этом помогает. Она вовсе не гонит голову от себя. Она знает, что рано или поздно их совместное путешествие продолжится. Но пока время не настало. Что-то удерживает голову здесь. Для чего-то она здесь необходима. Как только эта необходимость исчезнет, прекратятся и упрямые попытки вернуться.

Он обитает в рыбацком поселке. У него щербатая хижина с камышовой кровлей. Нужды в более основательном жилище нет никакой. Климат здесь устойчивый. Небо всегда затянуто тяжелыми тучами, но дождей никогда не бывает. Унылая растительность живет в постоянном настороженном ожидании урагана, но испокон веков здесь не случалось ни малейшего ветерка.

Единственное, что меняется в поселке — это река. С каждым днем она подступает все ближе к домам. Невозможно понять, становится ли она полноводней. Она столь широка, что противоположного берега попросту не видно. Вполне возможно, она отступает от него ровно на столько же, насколько прибывает здесь. Может быть, река лишь меняет русло. Никто в поселке не торопится его покидать. Сегодня река ближе, завтра дальше. Какая разница.

Каждый день он идет к реке. Устраивается в одном и том же месте. Забрасывает в воду свои удивительные снасти. Он закатывает выше локтя рукава ветхой рубахи. На локтевых сгибах — странные надрезы. Похожие на жабры. Но это не жабры. Сквозь эти надрезы выходит леска. Когда он садится, скрестив ноги, закрывает глаза и кладет руки на колени ладонями вверх.

Стремительные лески-вены вырываются из надрезов, взмывают ввысь и опадают в реку. Где-то далеко от берега. Ни грузил, ни крючков. Однако, течение лишь натягивает их, не спутывая и не обрывая.

В реке плавают рыбы-сны. Их-то он и промышляет. Вот рыба видит лесу, подходит к ней, останавливается, тупо шевеля костистыми плавниками. Потом заглатывает ее. На концах лесы — тысячи мелких присосков, которые тут же прилипают к рыбьему нёбу, не давая рыбе улизнуть.

Сознание сидящего на берегу перетекает по вене-леске в рыбье нутро и проживает заключенный в ней сон. Таких снов он пересмотрел уже много. И много еще пересмотрит. Все они одинаково начинаются и заканчиваются одним и тем же. То, что между — разнится. Разве что незначительные детали совпадут.

Он не знает своего настоящего имени. Он не понимает, зачем он здесь. Ему известно, что когда-то он был с рекой одним целым. Ее неизменным спутником. И что когда-нибудь, когда придет время, он вновь соединится с рекой. Его сознание как обычно вольется в рыбу, но не для того, чтобы грезить. Оно вывернет рыбу наизнанку. Сделает изувеченную рыбью плоть своей собственной, перелепив ее по образцу давно позабытого истинного своего облика и поплывет, покачиваясь на ленивых волнах, то ли вниз, то ли вверх по течению. Или же в обе стороны сразу.

Но пока что он каждый день промышляет сны. Начинающиеся и заканчивающиеся одинаково. Сны о себе самом и ком-то еще. Много о ком. В этих снах его называют Джон До.

Очередной сон просмотрен. Присоски один за другим отлепляются от нёба. По мере того, как леса освобождает рыбу, ее глаза белеют. Последний присосок отделяется со чмокающим звуком. Серебристые вены-лески вырываются из воды и втягиваются в руки Джона До. Так быстро, что и заметить нельзя. Лишь легкий инверсионный след, состоящий из взвеси оброненных ими микроскопических капель.