Компас сердца. История о том, как обычный мальчик стал великим хирургом, разгадав тайны мозга и секреты сердца - [8]

Наш мозг очень пластичен: он может меняться, адаптироваться и трансформироваться. Жизненный опыт, повторения и стремления формируют его.

А впервые я столкнулся с феноменом нейропластичности в подсобке той самой лавки чудес. В свои двенадцать лет я, конечно, не мог этого знать, но за шесть недель Рут буквально «перепрошила» мой мозг. Она сделала то, что многие тогда сочли бы невозможным.

* * *

Я никому не сказал, что собираюсь ежедневно наведываться в лавку чудес, впрочем, никому все равно не было до этого дела. Лето в Ланкастере – бесконечная жаркая пытка; мне постоянно не давало покоя чувство, что я должен чем-то заняться, однако делать, по сути, было нечего. Вокруг дома, в котором я жил, вряд ли удалось бы отыскать что-нибудь, кроме иссушенной земли и перекати-поля. Лишь кое-где унылый пейзаж оживляла заброшенная машина или какая-нибудь ржавая металлическая деталь – вещи, в которых больше не нуждались и которые были выброшены туда, где они никому не помешают, где их никто даже не заметит.

Дети, равно как и взрослые, добиваются наилучших результатов, когда в их жизни присутствуют постоянство и стабильность. Мозгу совершенно необходимо и то и другое. В моем же доме ни того ни другого не было. Не было установленного времени для обеда или ужина, не было будильника, чтобы не проспать школу, никто не заставлял меня ложиться спать в определенное время. Если депрессия отпускала мою маму в достаточной степени для того, чтобы она могла встать с кровати, на столе появлялась горячая еда. При условии, что дома имелись продукты. Если есть было нечего, я ложился спать голодным либо шел в гости к другу, надеясь, что он предложит мне остаться на ужин. Я думал, что мне повезло, ведь в отличие от большинства моих друзей мне никогда не требовалось возвращаться домой к определенному часу. Я старался приходить домой поздно, поскольку знал: если заявлюсь пораньше, то непременно застану родителей в разгаре ссоры или произойдет еще что-то плохое – такое, отчего мне захочется оказаться в каком-нибудь другом месте, стать кем-нибудь другим.

Иногда сильнее всего на свете хочется, чтобы кто-нибудь сказал тебе что-нибудь – что угодно. Потому что это означало бы, что ты важен. А иногда дело не в том, что ты не важен, – просто на тебя не обращают внимания, потому что горе ослепляет окружающих и они перестают замечать тебя. Я делал вид, будто рад тому, что меня никто не достает: не заставляет выполнять домашние задания, не будит в школу, не говорит, во что одеваться. Но это было притворство. Подростки жаждут свободы, но только при условии, что у них под ногами есть прочный и устойчивый фундамент.

* * *

Рут попросила меня прийти в магазинчик к десяти утра. Я проснулся спозаранку с таким чувством, словно наступили одновременно и мой день рождения, и Рождество. Накануне я уснул с трудом. Я не представлял, чему Рут собирается меня учить, да и по большому счету мне было все равно. Мне просто хотелось с кем-нибудь поговорить, и мне было приятно от того, что есть куда пойти. Я чувствовал, что важен для кого-то.

* * *

Я увидел Рут через окно, едва подъехал к магазинчику на своем оранжевом «Стингрее»[3] с фирменным белым сиденьем в форме банана. Я так хорошо помню этот велосипед, потому что он стоил дороже остальных моих вещей, к тому же я купил его на собственные деньги. Деньги, которые заработал, подстригая газоны один за другим длинными знойными летними днями. Приблизившись, я заметил на голове у Рут большой синий ободок, не дававший ее длинным, до плеч, волосам спадать на лицо, и очки, болтавшиеся на цепочке. Ее платье напоминало один из тех огромных комбинезонов, что учитель заставлял нас надевать поверх одежды на уроках рисования. Оно было в точности такого же цвета, как утреннее небо в Ланкастере – светло-голубое с горизонтальными белыми полосками. Каждое утро, проснувшись, я непременно первым делом смотрел в окно. Почему-то вид неба всегда придавал мне надежду.

Рут одарила меня широкой улыбкой, и я улыбнулся в ответ, почувствовав, как стучит сердце в груди. Частично это было связано с тем, что я ехал очень быстро, но, кроме этого, меня немного пугало то, что может произойти дальше. Я не понимал, откуда взялась тревога. Вчера предложение Рут показалось мне отличной идеей, да и сегодняшнее утро было лучше всех тех дней, когда я гонял на велосипеде по бесконечным полям, никуда конкретно не направляясь, но всегда надеясь куда-нибудь приехать. И тем не менее, стоя перед дверью, я не был уверен, что поступаю правильно.

А вдруг Рут – безумная колдунья, мечтающая превратить меня в монстра, которого можно контролировать силой мысли, чтобы потом с его помощью захватить мир?

Во что я ввязываюсь? Что, если я недостаточно умен для того, чтобы научиться волшебным приемам, которые упоминала Рут? Что, если она узнает правду о моей семье? Что, если она просто сумасшедшая тетка, которая собирается меня похитить, отвезти в пустыню и использовать мое тело для ритуала черной магии? Как-то мне довелось посмотреть фильм под названием «Женщина Вуду», и внезапно я подумал: а вдруг Рут – безумная колдунья, мечтающая превратить меня в монстра, которого можно контролировать силой мысли, чтобы потом с его помощью захватить мир?