Компания «Гезельшафт» - [14]

— Но ведь это дорогостоящая затея.

— Ну не столь уж. Предоставьте все мне. Ваша доля не будет слишком большой.

Зазвонил телефон. Адлер вышел в соседнюю комнату. Максвел услышал, как он поднял телефонную трубку, и раздался приглушенный расстоянием голос Адлера, заговорившего с кем-то по-немецки. Открылась другая дверь, и в комнату вошел мальчик лет десяти. Он был одет с какой-то чопорной аккуратностью в старомодные бриджи, на шее бант, на ногах — до блеска начищенные ботинки. Он остановился перед Максвелом и начал рассматривать его с серьезностью и любопытством, как если бы разглядывал занятную почтовую марку, затем выбросил внезапно руку в нацистском приветствии. Он опустил ее как раз в тот момент, когда в комнату вошел Адлер.

Мальчишку тихо удалили из комнаты.

— Мне очень неловко из-за этого инцидента, Джеймз, — сказал Адлер, — если не сказать больше.

На его щеках вспыхнули и тотчас пропали розовые пятна размером с монетку.

— Ничего страшного, — сказал Максвел.

— Мой брат с женой остановились у меня на несколько дней. Это мой племянник. Он из немного, я бы сказал, эксцентричной семьи. Да, я думаю, это самое подходящее слово.

— Они из Германии?

— Слава богу, нет. Отсюда, с севера. Из Пени. Вы никогда не встретите немца из Германии, который бы устраивал такие представления. Эти мои родственники ведут очень изолированный образ жизни, что способствует развитию всяких фантазий. Для них время остановилось почти сорок лет назад. Мы стараемся не относиться к ним серьезно, хотя теперь я не очень уверен, что мы правильно поступаем, потому что другие воспринимают их совершенно всерьез.

— К несчастью, эго так.

— Я люблю своего брата, и в каком то смысле я даже восхищаюсь им. Он очень много рабочим, а за по можно уважать. Но его приезды создают для меня определенные сложности.

— Не стоит переживать так. Я уверен, что эти люди вполне безобидны. Думаю, тем, кто живет в такой чертовой дыре, как Бени, небольшое актерство вполне простительно.

— Если бы только не плохое впечатление, которое они о себе этим создают! В действительности же Юрген, как и все романтичные фанатики, чрезвычайно благонравный. Хороший прихожанин, стойкий буржуа, ну и нее такое прочее. Что касается моей невестки, то это ничего, кроме Kirche, Kinder und Küche. Другого ожидать не приходится. Провинциальные немцы, живущие в давно ушедшем прошлом.

— Не стоит так сильно беспокоиться, повторил Максвел.

— Но есть еще одна проблема. Мы оказались и довольно щекотливой ситуации из-за нашего отца, а Юрген ее только усложняет своими выходками. Поскольку мы соседи и друзья, то думаю, что должен нам о ней рассказать. Право, было бы хорошо вам встретиться с моим отцом. Я бы хотел, чтобы он сам рассказал нам о своих злоключениях.

— Я совсем не против, — сказал Максвел.

— Он должен приехать сюда завтра и пробудет у меня пару дней по пути в Бразилию. Если вы свободны, мы могли бы организовать встречу.

— Я обязательно постараюсь быть в эти дни свободным.

— Прекрасно. А теперь я хотел бы ввести вас в предысторию. Во-первых, мне следует, наверное, сообщить вам, что это знаменитое похищение было устроено не простыми бандитами. Возможно, вы и сами об этом догадывались.

— Ходило много слухов. Но ведь этот город — настоящая фабрика лжи, так что я не придавал им значения.

— Но так или иначе сейчас, к сожалению, уже ничего достоверно нельзя установить, потому что все, кто принимал участие в нападении, убиты. За это мы должны благодарить идиота-телохранителя, которого сами же наняли. И теперь многое, что нам необходимо узнать, мы никогда уже не узнаем. Моего отца страшно очернили в прессе соседних стран. Его назвали там военным преступником. Мне следовало бы давно вам это открыть, и я чувствую себя очень неловко. О таких вещах лучше всего говорить прямо. Конечно, с друзьями. Когда вы узнаете факты, вы сможете сами судить, какой глупостью было все это дело, затеянное против моего отца.

Максвел не питал большой любви к разговорам на эту тему. В городе было с полдюжины немцев, о которых поговаривали, что они принимали участие в зверствах, чинимых во время прошлой войны, но им удалось ловко отмести все эти обвинения, обелив себя тем или иным способом. И Максвел ждал, что сейчас ему придется выслушать еще одну укрывательскую версию, делая при этом вид, что верит ей. Но, в то же время, он считал, что правду, скрытую за толщей десятилетий, уже невозможно будет никогда узнать. Он даже слышал, как далеко не глупые люди убежденно говорили, что газовые камеры в Освенциме были устроены вовсе не затем, чтобы уничтожать людей, а для того, чтобы дезинфицировать одежду.

Мой отец — жертва ложного опознания, — сказал Адлер.

Это довольно уже заезженное оправдание… Но кто знает, может, это и правда. Максвел читал о подобных ошибках в пронемецких газетах, всегда громко о них трубивших.

— Это не совсем обычный случай. Мы убеждены, что тут просто ошибка, иначе никак это не объяснишь. У моего отца нет врагов. А его вдруг обвинили в том, что у него вымышленное имя, будто на самом деле он некий Генрих Бауэр, бывший офицер СС, участвовавший в каких-то эксцессах на Украине.