Комната в гостинице «Летучий дракон» - [21]

— Подойдите, мой друг.

Я последовал его совету. Приблизившись к медиуму с черным жезлом в руке, я оглянулся через плечо посмотреть, далеко ли от меня граф. Он уже успел отойти в сторону: по-видимому, его любопытство было удовлетворено. Маркиз тоже охладел к прорицаниям, потому что они разговаривали между собой о чем-то постороннем.

Я успокоился; оракул очень нескромно и неожиданно выдавал чужие тайны, а некоторые из моих едва ли понравились бы графу.

С минуту я собирался с мыслями. Хотелось испытать оракула. Человек англиканского вероисповедания был тогда порядочной диковинкой в Париже.

— Какой я веры? — спросил я.

— Твое вероисповедание — прекрасная ересь, — мгновенно отозвался оракул.

— Ее название?

— Любовь.

— В таком случае надо полагать, я многоверец, потому что люблю очень многих.

— Ты любишь одну.

— Ну, хватит шуток, — оборвал я, чтобы немного отвести разговор от жгучих вопросов. — Заучивал ли я когда-нибудь наизусть символ моей веры?

— Да.

— Ты можешь повторить его?

— Подойди.

Я подошел ближе. Чародей задернул занавеску паланкина и шепотом медленно и Отчетливо произнес знакомые мне слова:

«Быть может, мы больше никогда не увидимся. О, если бы я могла забыть вас! Уходите… прощайте, ради Бога, уходите!»

Я окаменел. Эти же слова мне шепнула графиня, уезжая.

Бог мой! Что за сумасшествие? Кроме меня и той, которая их произнесла, никто не мог слышать этих слов. Я взглянул в бесстрастное лицо медиума с черным жезлом в руке. В нем не было и тени признака, что ему известно о смысле произнесенного.

— Чего я желаю больше всего? — спросил я, почти не сознавая, что говорю.

— Рая.

— Что же мне мешает проникнуть в него?

— Черная вуаль.

Чем дальше, тем лучше! Ответы выдавали подробное знакомство с моим маленьким романом, о котором не догадывался даже маркиз! И самого меня, под маской, в маскарадном костюме, не узнал бы, пожалуй, и родной брат!

— Ты говоришь, что я люблю одну. Отвечают ли на мою любовь? — спросил я.

— Испытай.

Я понизил голос и встал совсем близко к смуглолицему чародею, чтобы ему не приходилось отвечать громко.

— Меня кто-то любит?

— Тайно.

— Сильно или нет?

— Сердечно.

— Долго ли продлится эта любовь?

— Пока не опадут листья розы.

Роза! Новый намек!

— А там мрак! — вздохнул я. — Недолго осталось наслаждаться мне светом…

— Светом синих глаз.

Любовь если и не составляет вероисповедания, как утверждал оракул, тем не менее располагает к суеверию. Ничто не возбуждает сильнее воображения. Горячие чувства способны омрачить рассудок, и человек становится легковерен, как малое дитя.

Когда бы дело не касалось моей персоны, я от души бы посмеялся, однако теперь этот вздор изрядно подействовал мне на нервы. Я воспылал любовным жаром; рассудок помутился настолько, что даже пустые слова имели влияние на мои поступки и действия.

Исполнитель удивительного фокуса — если это был фокус — указал мне своим черным жезлом, чтобы я отошел. Я попятился, не сводя глаз с паланкина, облеченного теперь в моем воображении мглою таинственности. Пока я отступал в круг зрителей, чародей вдруг повелительно поднял руку, давая знак китайцу, шедшему впереди.

Тот с силой ударил своим золотым жезлом об пол и провозгласил резким голосом:

— Великий Конфуций будет молчать в продолжение часа.

Носильщики с громким стуком опустили решетчатые ставни из бамбука на окна и укрепили их внизу, а чародей в высокой шапке и с черной бородой начал какой-то восточный танец. Двое китайцев с золотыми жезлами присоединились к нему, после чего носильщики составили с ними хоровод, центром которого был паланкин.

Вначале характер танца отличался торжественностью, но постепенно ускорялся темп, движения становились порывистее, стремительнее по мере того, как ускоряли вращение танцоры, под конец закружившиеся с быстротой мельничного колеса. Под дружные рукоплескания и удивленные возгласы эти необычные лицедеи смешались с толпой, и представление кончилось, по крайней мере на время.

Маркиз д’Армонвиль стоял неподалеку, опустив глаза, и, судя по всему, пребывал в задумчивости. Я подошел к нему.

— Граф ушел отыскивать жену, — сказал он. — Какая жалость, что ее не было здесь, чтобы поговорить с оракулом. Интересно было бы посмотреть на графа, я думаю. Не пойти ли нам следом за ним? Я просил у него позволения представить вас графине.

С бьющимся сердцем я последовал за маркизом.

Глава четырнадцатая МАДЕМУАЗЕЛЬ ДЕ ЛАВАЛЬЕР

Мы с маркизом проходили залу за залой. Непросто было найти кого-либо в такой толпе.

— Постойте здесь, — вдруг проговорил маркиз, — я придумал, как нам его найти. Может быть, ревность подсказала ему, что ничего хорошего не предвидится, если он представит вас своей жене. Лучше мне переговорить с ним, потому как вы, кажется, сгораете от желания быть представленным.

Разговор происходил в комнате, которая теперь называется «залой Аполлона». Даже живопись на стенах сохранилась у меня в памяти: в этот вечер здесь было суждено произойти моему романтическому приключению.

Я опустился на диван и осмотрелся. Кроме меня, в обширной зале с позолоченной мебелью находилось еще человека четыре. Все весело беседовали между собой, за исключением одного лица — молодой женщины, сидевшей поблизости от меня. Нас разделяло расстояние не более двух футов. Дама, по всей видимости, пребывала в глубокой задумчивости. Нельзя было вообразить картины грациознее. На ней был костюм, в котором на портрете Колиньяна изображена фаворитка Людовика XIV мадемуазель де Лавальер. Костюм, как известно, не только богат, но и изящен. Волосы покрывала пудра, однако легко можно было различить, что от природы они темно-каштановые. Хорошенькие ножки выглядывали из-под платья, тонкие кисти рук были сложены на коленях.