Комната на Марсе - [40]

Док делает глубокий вдох, но беззвучно, потому что автоматическая дверь открывается – она будет оставаться открытой десять минут, а потом закроется. Его сокамерник возвращается и садится на свою койку внизу.

Красные розы. Красные розы пышно цвели за воротами Старого Фолсома, где он мотал свой первый срок. Он видел их сквозь закрытое зарешеченное окно тюремного автобуса, тяжелые и крупные цветы, и был уверен, что чувствует их запах, несмотря на запах хлорки и человеческих тел в автобусе. Он чувствовал запах этих крупных роз, лениво клонивших головы. Это был запах чужой свободы. Свободного мира пожилых женщин в очках «кошачий глаз» и вязаных свитерах. У этих женщин были пианино, на которых они не играли, и фотографии внуков, которые их не навещали. А также у них были покойные мужья со стрижкой бобриком, умершие до начала движения за гражданские права. С большими, мятыми, отвисшими ушами стариков. И именами вроде Флойд. Или Ллойд. Покойные мужья этих пожилых женщин, чью свободу выражали вязальные спицы и безупречные розы в клумбах у ворот. Такие женщины все время качали головами, словно всем говоря «нет», из-за старческого тика или лекарств. Они всегда были недовольны чем-то, как его тетки и бабки, не любившие его и отдавшие приемным родителям.

В его первую ходку в Старом Фолсоме не было особой категории. Среди заключенных попадались типы со странностями, не без этого, но не было отдельного блока, призванного обеспечить безопасность популяции заключенных, состоящей из стукачей и копов. Он почти не выходил из камеры. Ему передали письмо с угрозой, очевидно, от Бетти Ля-Франс, пусть даже она не могла писать ему напрямую, письмо нервозными печатными буквами, которое вручил ему некто Фред Фадж, заявив, что скоро заключенные в его дворе узнают, что он всего лишь грязный коп.

Это была ее месть. Давай, трахни меня, грязный коп. И он повелся. Он был наивным. Это ее длинный язык навлек на них правосудие, и он был уверен, что она по-прежнему треплется с кем попало.

Он лежал у себя в камере и мечтал о побеге. Стены Старого Фолсома, точно огромные гранитные зубы, простиравшиеся под землю даже дальше, чем в небо, были построены первыми заключенными, и Док испытывал к ним злость и зависть: плоды их трудов держали его взаперти, а кроме того, они были заняты чем-то действительно важным.

Тыловую границу тюрьмы отмечала Американская река с бурливыми порогами и сторожевая башня, возвышавшаяся над окрестностями.

Когда Док был ребенком, по радио часто крутили «Блюз Фолсомской тюрьмы». Дока эта песня не трогала, как считал Вик, его приемный отец, который обожал ее и измывался над маленьким Доком. Много позже, став взрослым и вступив в ряды полиции, нацепив полицейский значок и разъезжая в патрульной машине с ружьем, Док снова услышал эту песню. Она звучала из музыкального автомата в «Вершках», и Док до глубины души прочувствовал слова о том, как герой застрелил человека в Рино только затем, чтобы увидеть, как он умрет, потому что именно за этим Док и стрелял в людей, хотя он никогда не был в Рино.

Джонни Кэш нюхал кокаин, и это также объединяло их с Доком. Лицо барда отмечали глубокие морщины и особый изможденный взгляд, полный внутреннего напряжения, какой бывает у атлетов, преодолевающих полосу препятствий, и еще у тех, кто курит крэк до самого рассвета.

Вик не имел пагубных пристрастий, он только бил и насиловал маленького Дока. Он работал оценщиком страховых убытков, выкуривал ровно шесть сигарет в день и иногда позволял себе бокал розового вина. Вик следил за своим садом с дотошностью маньяка, проверяя, чтобы Док убирал всю опавшую листву до последнего листика.

Ребенком Док видел Джонни Кэша по телевизору, когда тот давал свой знаменитый концерт в кафетерии Старого Фолсома, том самом кафетерии, где позднее бывал Док, когда у него хватало мужества пойти туда пошамать, превозмогая страх, что его зарежут. Когда Док сидел в Старом Фолсоме второй месяц, в этом самом кафетерии вспыхнул бунт. Кому-то дали недостаточно большой кусок пирога, и двести шестьдесят зэков устроили погром. Надзиратели бросились наутек, осознав численный перевес. Док залез под один из кривоногих столиков и смотрел, как на пол летели столовые приборы, брызги крови и куски еды. Металлические подносы использовались как ударное оружие, простое и эффективное. Копы окружили кафетерий по периметру, вдоль узкого огороженного прохода, отделенного от кафетерия защитной стеной. На копах было защитное снаряжение. Они бросили в кафетерий гранату со слезоточивым газом. Кто-то из зэков подхватил ее и бросил назад. Узкий проход, запруженный копами в защитном снаряжении, стал заполняться газом, и копы начали беспорядочно ломиться куда подальше. Зэки ревели от восторга, несмотря на то, что газ просачивался через стену и в кафетерий, вызывая у них слезы. Газовые слезы восторга.

Что Доку нравилось в барменше из «Лас Бризас», это чувство того, что она отдается ему без остатка. Если женщина позволяет тебе обкончать себя с ног до головы, это может означать, что она принимает тебя целиком и полностью, таким, какой ты есть.