Комната на Марсе - [39]
Док лежит на койке и перебирает воспоминания в поисках чего-нибудь этакого. Порнография в тюрьме запрещена. Интернета у них, конечно же, нет. Разум там, где сердце, точнее, там, где ты припрятал горячие картинки. Док просматривает свои горячие архивы, значительную часть которых занимают образы его последней женщины, Бетти Ля-Франс, засадившей его сюда. Он решает сосредоточиться на эпохе, предшествовавшей этому досадному событию.
Он видит себя патрулирующим улицы в гражданской машине. Если он сумеет проникнуть в свою прежнюю жизнь, он сможет запустить хороший сценарий.
Он вспомнил курносую официантку, разносившую коктейли. В баре «Вершки», в районе Орлиной скалы, куда он любил захаживать.
Коп в гражданском входит в бар. Он никогда не мог припомнить анекдот, начинавшийся с этих слов.
Коп в гражданском входит в бар. Вот и все. Никакого продолжения.
В один из вечеров официантка с коктейлями в «Вершках» была такой пьяной или под кайфом, что не обиделась, когда Док засунул ей за трусики двухдолларовую канадскую банкноту, стоившую даже меньше двух американских долларов. Ха-ха-ха. Почему на официантке с коктейлями не было ничего, кроме трусиков? Это была часть загадки «Вершков». Это была единственная загадка «Вершков». Он раскусил эту загадку и взял официантку в свою гражданскую машину. Стянул с нее трусики и запустил ладонь в промежность. Она пользовалась бритвой или воском, так что у нее там было гладко, как у девочки, чего Док не выносил, поскольку защищал и оберегал детей. Образ безволосого лобка разозлил его, так что он отдернул руку; он не подумал об этом, выбирая этот файл из своего мысленного архива. Он бросил официантке скомканную двадцатку и сказал убираться из его машины. И вот его мысли сползают в область порочных мужчин и невинных детей, и вместо того чтобы отдаться фантазиям о сексуальном стриптизе или о женщине, умоляющей его вложить ей в рот свой член, он мечтает о том, чтобы раскрасить ландшафт из «узи». Раскрасить весь этот огромный ландшафт детских мучителей.
«Узи». Он вспомнил ту малышку в конфетно-розовых шортиках, которая укокошила своего инструктора по стрельбе в Лас-Вегасе. Все смотрели в новостях об этом на своих персональных экранах, десятки тысяч мужчин по всей стране, отбывающих пожизненное заключение без права УДО, как Док, устроившись поудобнее с дешевыми дребезжащими наушниками, подключенными к их смартфонам, надеясь уловить момент, когда это дитя в шортиках конфетной расцветки уложит взрослого мужчину из «узи». В новостях показывали, как девочка с увлечением берет в руки оружие, затем была пауза, а затем инструктор говорил ободряюще: «Ну, порядок»! Типа, «так держать, эта детка что надо». А затем она отступала назад и начинала палить, но в новостях видео было обрезано до того, как она скашивает инструктора. Этого никогда не показывали, но каждый зэк в блоке особой категории пересматривал этот момент, надеясь увидеть заветную сцену. Словно бы, пересматривая его снова и снова, они вызывали возможность того, что новостной ролик мог каким-то образом, вследствие технического сбоя, какого-то вселенского глюка, перескочить туда, куда не должен, и показать ту часть, где девочка вскрывает инструктору череп, разбрызгивая ошметки мозга и костяное крошево.
Док плавно отстраняется от этого воспоминания. Он может вспомнить все, что захочет. Важно иметь это в виду, когда обследуешь свое хранилище. Но бывает, что слишком широкий выбор подавляет тебя.
Тирания выбора – это не совсем то, что люди считают главной проблемой в тюрьме. Тем не менее Док никак не может остановиться на одном конкретном образе. Скоро его сокамерник уйдет и вернется не раньше установленного времени, когда откроется автоматическая дверь (вот уж действительно робот), так что Док хочет использовать это время с умом.
Он перенесся в то время, когда еще был следователем и патрулировал улицы под прикрытием, до того, как он оступился одной знойной ночью. Док стал большим знатоком баров Лос-Анджелеса с проститутками, работавшими в открытой и естественной манере. В их числе был ресторан «Гладкая ручка» на бульваре Уилшир в Корея-тауне, оформленный в средневековом антураже, с темницей в подвале. Или «Бобби Лондон» на углу бульвара Беверли и Вестерн-авеню, где обслуживали только корейцев и ДПЛА, точнее, ДПЛА давали взятки, а еще точнее, взятки давали Доку, и, строго говоря, это были не взятки, а шантаж.
Коп входит в бордель.
Анекдотов с таким началом он тоже не мог вспомнить.
Зато он помнил бар «Лас Бризас» на обширном пустыре за бульваром Сансет, вблизи стадиона «Доджеров», где машины проносились на скорости семьдесят миль в час. Там можно было заняться сексом с барменшей в кладовке, она радушно принимала его, с материнской чувственностью. От нее пахло говяжьими тамале и шампунем «Фабулозо» с маслянисто-цветочным ароматом, напоминавшим, если подумать, «Тюремный блок 64». Визиты Дока в «Лас Бризас» начинались с крепких объятий и обжиманий с различными леди, ловившими клиентов в этом заведении, но завершались всегда в кладовке, с барменшей, от которой пахло, как от «Блока 64». Она доводила его до оргазма руками, а дальше они, скользкие от спермы, трахались стоя, и Док впечатывал ее в стопку ящиков с баночным пивом. Щедрая женщина всегда радовалась, когда Док кончал, заливая ей промежность спермой, словно его оргазм был ее гордостью, словно он был ее большим мальчиком, дарившим ей букет красных роз на длинных стеблях.
