Один из членов Государственной Думы подошел к Милюкову и сказал:
— Павел Николаевич, так дальше нельзя. Мы не можем управлять Россией из-под стола. Надо составить правительство.
Милюков сел за письменный стол и стал на лоскутке бумаги писать фамилии: так составилось новое правительство.
А Родзянко хрипло ругался:
— Эти мерзавцы из Совета узнали, что я собираюсь ехать к государю императору. Они отдали приказание не давать мне поезда. Они требуют, чтобы со мной ехал их представитель с батальоном солдат. Ну, слуга покорный, я с ним к государю не поеду. А пока Совет выхватывает у нас из под носу власть. Они отняли у нас комнату, а теперь отнимают власть. И мы ничего не можем поделать: за них солдаты.
Милюков сказал Керенскому:
— Я вас включил в список министров нового правительства. Вы будете министром юстиции.
— Вы знаете постановление Совета? — отвечал Керенский. — Новое правительство — буржуазное, и ни один из членов Совета не может входить в правительство. А я член Совета и из Совета уйти не могу.
И действительно, если бы Керенский ушел из Совета, все перестали бы ему верить.
— Ну, так как же? — спросил Милюков и хитро прищурился.
— Я сумею убедить Совет, — заторопился Керенский. — Я буду министром…
В четыре часа ночи на второе марта в комнате Временного Комитета Думы сидели Родзянко, Шульгин и Гучков. Все трое ненавидели революцию, все трое хотели спасти царский строй.
Родзянко и Шульгин были помещики, Гучков — управлял крупным торговым предприятием.
Вдруг Гучков подошел к двери и запер ее на ключ.
— Надо действовать тайно и быстро, — заговорил Гучков, понизив голос. — Никого не спрашивая, ни с кем не советуясь… Чтобы Совет но узнал… Царь должен отречься, иначе теперь нельзя. Но надо России нового государя. Около него надо собрать все, что возможно, для отпора революции. Я немедленно поеду к государю и привезу отречение в пользу наследника. Но мне бы хотелось, чтобы поехал еще кто-нибудь.
— Я поеду с вами, — сказал Шульгин.
В шестом часу утра они сели в автомобиль и, когда уже серел зимний рассвет, прибыли на Варшавский вокзал.
— Я — Гучков, член Государственной Думы, нам совершенно необходимо по важнейшему государственному делу ехать в Псков. Прикажите подать нам поезд.
— Слушаюсь, — сказал начальник станции.
Через двадцать минут к перрону подошел паровоз с одним вагоном. Паровоз запыхтел, короткий поезд тронулся; Гучков и Шульгин поехали спасать царский строй.
А в это время в Таврическом дворце просыпались спавшие уже третью ночь на полу солдаты и рабочие. Просыпались, — свободные.
Сколько столетий прошло, сколько людей было расстреляно, повешено, засечено, прежде чем настал этот день.
Сколько людей было разорвано в клочки германскими снарядами, искалечено, убито болезнями и голодом, прежде чем оставшиеся в живых решили: так дальше нельзя.
Вот эти, сидевшие теперь в министерском павильоне под арестом, всю жизнь приказывали, а солдаты должны были отвечать — «Точно так», «никак нет».
А теперь сила была в них, они могли делать, что хотят.
Они победили и теперь не знали, что делать. Они готовы были итти за каждым, кто называл себя революционером. Они верили всем. Они верили членам Государственной Думы, верили Керенскому, верили заранее новому правительству.
А кругом них была измена. У них была сила, у врагов была хитрость. Временный Комитет Думы сговорился с генералом Ивановым.
Керенский придумывал как бы стать министром и остаться вождем революционеров. В самом Исполнительном Комитете были случайные, ненадежные люди.
А Шульгин и Гучков ехали тайно в Псков, чтобы дать России нового царя.
А царский поезд в это время подходил к Пскову.
Когда придворные узнали, что поезд не пропускают к Царскому Селу, что Петроград во власти восставших, они всполошились.
Старый адмирал, друг царя, переходил из вагона в вагон и кричал:
— Все будем висеть на фонарях. У нас такая будет революция, какой еще нигде но было.
— Дождались, — говорили другие, — и как это случилось?
Остальные молчали, точно ехали на похороны.
Вечером царский поезд пришел в Псков. Платформа была пустынна и не освещена. К поезду подошел, шлепая галошами, сутулый седой генерал, командующий северным фронтом, Рузский.
Придворные окружили его и взволнованно спрашивали.
— Войска еще надежны! Вы нам поможете? Что теперь делать?
— Что теперь делать? — желчно сказал генерал Рузский: — сдаться на милость победителя.
В девять часов вечера первого марта генерал Рузский вошел в вагон царя. Они сели за стол друг против друга. На столе была разложена военная карта. Но генерал Рузский закрыл рукой карту и стал говорить о событиях в Петрограде.
Генерал Рузский говорил долго. Он рассказал о том, что делается в Петрограде. Он рассказал о том, что все полки в городе перешли на сторону восставших.
— Надо назначить новых министров, ответственных перед Государственной Думой.
— Я ответствен перед богом, — сказал царь, — и не могу уступить власть.
Тогда Рузский стал говорить о том, что не один Петроград восстал, восстала вся Россия. В Москве войска переходят на сторону народа. В Кронштадте беспорядки и нельзя принять мер к усмирению: нет ни одной надежной части. Балтийский флот подчинился Временному Комитету Думы.
