Коммунисты - [602]

Господин д’Эгрфейль уже поднялся с кресла и рассеянно вертел в пальцах маленькую пепельницу из цельного куска бирюзы, которую Фред привез из Ирана. При последних словах он резко обернулся. Так вот почему у нее заплаканные глаза. Он вдруг растрогался. Пробормотал: — Сесиль, крошка моя! — И обнял ее. Это признание вдруг приблизило к нему дочь, словно он почувствовал в ней такого же человека, как он сам, с такими же слабостями. Сесиль высвободилась из отцовских объятий. Она не была расположена к нежностям подобного рода… К тому же она и так сказала больше, чем нужно.

Ободренный молчанием дочери, господин д’Эгрфейль ораторствовал теперь один: — Ну, хорошо, но до каких же пор ты будешь ждать? Если он в Дюнкерке… Он в Дюнкерке? Эвакуация закончится в самый короткий срок… но нельзя поручиться, что все попадут в Англию. Еще две недели тому назад в Париже со дня на день ждали немцев. К счастью, они повернули к морю. А теперь дело ясное. Если только они не вздумают погрузиться на свои резиновые лодки и захватить Лондон! То, что было возможно две недели тому назад, когда мы еще располагали армией Бланшара, еще более возможно сейчас, когда мы ею не располагаем… А англичане, гуд бай, англичане! Но подумай хорошенько, ведь всего можно ждать. Придут немцы, ты как-нибудь устроишься, ты у нас девочка умная. Но перед их приходом будут опасные моменты… если армия отступит, правительство… В таких округах, как шестнадцатый, могут быть грабежи, кто поручится? Ты носишь достаточно известное имя, так что рассчитывать на любезность рабочих тебе не приходится!

Сесиль уже знала все эти соображения, слышала их сотни раз от разных людей. Она думала о Жане. Представляла себе загнанные к морю, окруженные неприятелем части, предмостные укрепления, морские бои… Нет никакой надежды, чтобы Жан вернулся. А отец толкует что-то о рабочих. И никакой возможности что-нибудь объяснить ему, никакой.

— Боже мой! — воскликнул д’Эгрфейль. — Уже половина двенадцатого, мне необходимо попасть в банк до перерыва. К сожалению, не могу с тобой позавтракать. Хочешь, я заеду к тебе около четырех, может быть, ты еще передумаешь?

* * *

Филипп Борман позвонил министру, чтобы условиться о свидании. Секретарь ответил, что господин министр примет господина Бормана в два часа. Филипп был в каком-то упоении с тех пор, как носил при себе эту бумагу. Рассеянно работал в лаборатории. Изабелла сердилась, и, как всегда в подобных случаях, дело кончилось ссорой с Франсуазой. Но ясно, Филипп в восторге. Он, видите ли, возомнил себя чуть ли не участником переговоров. — Запомни, ты просто курьер, — сурово сказала Изабелла. Но Франсуаза заступилась за Филиппа: — Что ты говоришь, опомнись! Ты видела декларацию? — Да, Изабелла видела декларацию. Но не Филипп же ее писал.

Словом, сегодня в два часа у него свидание с министром.

В половине второго началась тревога. Парижане уже начали привыкать к тревогам. Например, бомбежка в прошлый четверг… — Вы не можете идти, Филипп! — заявила Франсуаза. Филипп расхохотался. Но ведь во время тревоги не разрешается ходить по улицам. Да ничего, скоро кончится. Однако… На сей раз дело приняло серьезный оборот. Первая настоящая бомбежка Парижа. По телефону Филиппу ответили, чтобы он ни под каким видом не приходил. Во время тревоги вход в министерство воспрещен.

На этот раз бомбили не только Парижский район, как в прошлый четверг: сейчас бомбили самый Париж. Шестнадцатый округ, заводские районы… Булонь-Биланкур. Пятнадцатый округ. Первый округ. Бомба попала в Тюильри. Бомбили пригороды… Тысяча восемьдесят четыре бомбы. Газеты вынуждены были сообщить о жертвах: двести пятьдесят четыре человека убито и шестьсот ранено. Согласно официальной версии. Министры отправились в пострадавшие кварталы навестить раненых, выразить соболезнование родственникам убитых.

Когда, наконец, под вечер Филипп Борман явился в министерство общественных работ, ему сказали, что господин министр только что отбыл в атлантические порты и вернется лишь послезавтра, в среду. Лучше прийти в четверг, 6-го числа, утром.

В тот же день представителя военно-воздушных сил в ставке главнокомандующего в Венсене попросили забронировать на послезавтра самолет для господина Пьера Кота, на котором он отправится в Москву через Стамбул. Эта просьба вызвала в Венсене некоторый переполох. Должно быть, какое-нибудь недоразумение. Разве переговоры не отменены? Но так или иначе, сам Поль Рейно сказал Пьеру Коту… Хорошо, хорошо, посмотрим, что можно сделать.

В четыре часа дня Дени д’Эгрфейль сидел в подвале на улице Сен-Сенош вместе с мадам Гоцци, — лирическое сопрано, — и, само собой разумеется, опоздал на авеню Анри-Мартен. Но, поскольку ходили слухи о бомбежке шестнадцатого округа, господин д’Эгрфейль, пообедав с мадам Гоцци, решил уехать из Парижа только во вторник утром (заночуем в Ангулеме… в конце концов, даже еще приятнее) и, сказав своей даме, что еще вернется, заехал к Сесиль в девять часов вечера.

Дом был погружен во тьму. Господин д’Эгрфейль потряс дверь. Молчание. У консьержки он узнал, что госпожа Виснер внезапно решила уехать и в семь часов вечера укатила вместе с детьми и Эжени на машине в Конш, где находится на излечении брат горничной, там обучают инвалидов, м-сье, должно быть, слышал…