Коммунистические государства на распутье - [86]

. Менее чем через три недели «Правда» значительно усугубила эту «дружескую критику» и утверждала, что СКЮ «в ряде важнейших вопросов отошел от принципов марксизма-ленинизма»[218]. Затем, в конце мая, словно чтобы показать, что русские по-прежнему рассматривают вопросы теории и практики как единое целое, Советы отсрочили на пять лет предоставление Югославии обещанного ей кредита в размере 285 миллионов долларов. Наконец, выступая 3 июня в Софии на VII съезде Болгарской коммунистической партий. Хрущев сформулировал свое собственное отношение к Тито. Подобно китайцам, Хрущев резко критиковал югославов как «ревизионистов, лакеев империалистического лагеря». Он заявил, что «нынешний ревизионизм является своего рода троянским конем», средством «разложить революционные партий изнутри и подорвать единство марксистско-ленинской теории» Он также сказал, что в 1948 году Коминформ был принципиально прав, но что впоследствии он допустил в отношений Тито ошибки и излишнюю жестокость. Хрущев отметил, что он не стал бы повторять прежние ошибки. Он указал, что У югославских коммунистов есть «значительный революционный опыт и большие заслуги в борьбе против наших общих классовых врагов». По этой причине и несмотря на идеологические ошибки югославов, он объявил, что КПСС будет стремиться к достижению взаимопонимания и сотрудничеству с Союзом коммунистов Югославии. И даже если сотрудничество на партийном уровне не удастся, мы будем, сказал он, поддерживать и развивать нормальные отношения с Югославией в государственном плане[219]. В своем втором споре с югославами Хрущев явно не хотел прибегать к сталинистским методам. На первый взгляд казалось, что его несколько большая гибкость не противоречит китайской позиции.

Оказавшись под таким ураганным китайско-советским огнем, Тито был снова вынужден защищать свой изолированный курс. В речи, произнесенной 15 июня в Лабине, он заявил, Что «китайское руководство прочно стоит на сталинистских позициях», которые он отождествил с позициями «самых реакционных поджигателей войны на Западе». Но если Тито возражал китайцам в их же полемическом стиле, то он передел на менее резкий тон, когда отвечал на «беспринципную кампанию Хрущева и других коммунистов против социалистической Югославии». Тито говорил так же, как за шесть лет до того, когда защищал свою партию от обвинений Коминформа. «Нам кажется, — воскликнул он, — что история уготовила нам этот тяжелый путь, чтобы предохранить социализм от вырождения и дать социализму возможность выйти из хаоса, преобладающего в нынешнем мире, с такой моральной силой, чтобы в дальнейшем своем развитии он смог проложить себе победный путь…»[220]

Несмотря на горячий спор, происходивший весной 1958 года, отчуждение СКЮ от других коммунистических партий уже не принимало такого характера, как в 1948—1953 годах, когда между Тито и Коминформом существовала смертельная вражда. В течение следующих двух лет китайцы были слишком заняты внутренними проблемами, чтобы уделять особое внимание Тито, которого они так безоговорочно осудили. Отношения между Хрущевым и Тито складывались в соответствии с тем, что сказал Хрущев в своей речи в Софии. Советская пресса и газета стран-сателлитов по-прежнему поносили «югославских ревизионистов» — особенно характерным в этом отношении был доклад Хрущева на XXI съезде КПСС, — тогда как межгосударственные отношения, в особенности культурный и экономический обмен между Югославией и советским блоком, продолжали развиваться нормально[221]. Более того, Советский Союз был удовлетворен югославской внешней политикой. Так, в резолюции XXI съезда после повторного осуждения «ревизионистской программы» Югославии говорилось, что Советский Союз будет и впредь сотрудничать с Югославией по всем вопросам борьбы против империализма и за мир, в которых позиции будут совпадать.

Тито был не очень рад такому отношению к себе[222], но понимал, что Хрущев не намерен свергнуть его, как это пытался сделать Сталин. И если Тито пришлось заплатить за свою безопасность ценой приспособления своей дипломатии к внешней политике Кремля, то цена эта вряд ли была такой уж непомерно высокой. Итак, второй советско-югославский спор развивался иначе, чем первый, и по мере того, как в китайско-советском блоке надвигалась буря, характер его начал меняться.

Московское совещание в ноябре 1957 года ознаменовалось усиленными стараниями обеих сторон, русских и китайцев-добиться полного единства в коммунистическом блоке. Однако через несколько месяцев это единство было нарушено тем, что китайцы начали проводить невиданную внутреннюю политику. Создание в Китае первых народных коммун в апреле 1950 года (то есть тогда же, когда в Югославии была принята «ревизионистская программа») действительно явилось «самым серьезным (для Советского Союза) политическим вызовом : тех пор, как Тито за десять лет до того осмелился выступить против Сталина и потребовать для Югославии права на особый путь. А вызов 1958 года был намного серьезнее вызов 1948 года уж хотя бы потому, что Китай был гораздо важнее Югославии»