Коммуналка - [3]

Шрифт
Интервал

— Пусть знает тяжелую материнскую руку.

— А ну — до смерти забьешь?..

— Горшок с возу упадет — кобыле легше будет.

ПЬЕТА. ПЛАЧ НАД ИЗБИТЫМ РЕБЕНКОМ

Лежит на медном сундуке,
И в плечи голову вобрал…
Кровь да синяк на синяке.
Ты много раз так умирал.
Петюшка, не реви ты… Слышь —
Твоя в аптеку мать ушла…
За сундуком скребется мышь,
И пылью светят зеркала.
Бьет человека человек.
Так было — встарь. Так будет — впредь.
Из-под заплывших синих век,
Пацан, куда тебе смотреть?!
Хоть в детской комнате мужик —
Противней нету, — а не бьет…
Петюшка, ты же как старик:
В морщинах — лоб, в морщинах — рот…
Не плачь, дитя мое, не плачь.
Дай поцелую твой живот.
О Господи, как он горяч…
До свадьбы… это заживет…
И по щекам катят моим —
О Господи, то плачу я
Сама!.. — и керосин, и дым,
И синь отжатого белья,
И гильзы, что нашел в золе
На пустыре, и маргарин
Растопленный, и в серебре
Береза — светит сквозь бензин,
И лозунги, и кумачи
Над дырами подъездов тех,
Где наподобие парчи
Блатной сверкает визг и смех! —
И заводская наша гарь,
И магазин — стада овец,
И рубит рыночный наш царь
Мне к Ноябрю — на холодец,
Набитого трамвая звон,
И я одна, опять одна,
И день безлюбьем опален,
И ночь безлюбьем сожжена, —
А ты у матери — живой!
Пусть лупит! Что есть силы бьет!
Не плачь. Я — плачу над тобой,
Пацан,
        родимый мой народ.

— Дяденька, дяденька! Иди сюда, на кухню… Здесь у мамки блины холодные остались… Щас найду… Вот они — под миской… На…

— Дочка!.. Спасибо тебе, Бог тебя наградит…

— Дяденька, да ты не плачь, а ешь… У тебя слезы в бороде.

— Милашечка… И-эх!.. это все ништяк, а вот добрых душ на свете мало — ох, штой-то не видать…

— Дяденька, а почему у тебя гармошка — красная?

— Потому что песня моя — прекрасная.

— Спой! Спой, пока Киселиха не пришла! А то она если услышит — щас завоет. И будет петь “Когда мы сходили на борт в холодные мрачные трюмы…” Я ей рыбок подарила, мальков, живородящих, а она только все свечку перед иконой жгла, а рыбок не кормила — и уморила. Спой!

— И-эх, гармошечка жалобная, стерлядочка жареная!..

— Дяденька, а из чего твоя вторая нога сделана? Из дерева?..

— Дочка, дочка!.. Из дуба мореного… Это меня — под Кенигсбергом шарахнуло… Пахнет от меня крепко?.. Я нынче имянинник — беленькой купил…

— Пахнет. Как от дяди Валеры.

— Слухай песню! Неповторимую.

ОДНОНОГИЙ СТАРИК ИГРАЕТ НА ГАРМОШКЕ И ПОЕТ

Время наше, время наше, стреляное времячко!
То — навалом щей да каши,
То — прикладом в темячко…
Рота-рота да пехота, всю войну я отпахал —
Отдохнуть теперь охота, а вокруг кричат: нахал!
Инвалид, инвалид, головушка тверезая,
К дождю-снегу не болит
Нога твоя отрезанная?..
Так живу — в поездах да во крытых рынках.
Папироса в зубах да глаза-барвинки.
Государство ты страна, тюремная решетка:
То ли мир, то ли война — два с полтиной водка!
Я протезом гремлю да на всю Расею:
Поплясать я люблю — от музыки косею!
Эх, музыка ты моя, клавиши играют!..
До исподнего белья
В тюрьмах раздевают…
Кушал Сталин знатный харч, а Хрущев ест икру…
Я в подвале — плачь не плачь — так голодным и помру!
Выдают мне паек: соль, картошку и ржаной!
Эх, куплю себе чаек да на весь четвертной!..
Так чифирчик заварю, да попью вприкуску,
В окно гляну на зарю зимних далей русских:
То не белые поля — алые полотнища!
То родимая земля флагами полощется…
Флаги винны, флаги красны — сколько крови пролито!..
Неужель снега напрасно кровушкою политы?..
Помню: стылый окоп. Тишь после взрыва.
И под каскою — лоб мыслит, потный: живы…
Да, живой я, живой! И пою, и плачу,
И гармошки крик лихой за пазуху прячу!
И протезом об пол — стук! Деньги — в шапку?.. — в каску!..
Друг, налей, выпей, друг,
Да за эту пляску…

— Вон, вон пошла. Цаца заморская.

— Давно ль из своей Тарасихи примыкалась сюды, детишек чужих нянькала… На портниху выучилась — и думает, все, золотое дно…

— А сама-то дура стоеросовая — другая б на ее месте жила так жила! Какие б заказы брала, у богатеньких… А эта — блаженненькая: то бабке слепой сошьет за пятерочку — цельно зимнее пальто, из огрызков, то истопницыной дочке из пес знат каких обмотков — свитер наворачиват…

— А руки золотые!

— Да ну. Так-то всяка баба может. Нашла што хвалить.

— Да она втихаря-то берет платья-то блестящие, с люрексом, шить. Свадебные… еврейским невестам… у Герштейнов-то свадьба была!.. а я лоскуток нашла. Точь-в-точь такой, как платье у Фирки. Под ейною дверью.

— Вот оторва!.. И ведь тихо шьет, как крыса корабельная, сидит — машинки-то не слыхать…

— Вон, вон костыляет. Задом вертит. Подпоясалась, как сноп.

— А че? Талия у нее ниче. Как у Софи Лорен.

— Тю!.. Да она брехала однажды — бухая што ли, была?.. — што у нее каки-то старики деды, взаправду из Италии родом были…

— Сочинят!..

— Деревенска она и есть деревенска. Кака тут Италия. Под носом у няе Италия.

— А на всех как с башни глядит. С прищуром.

— Скулы-та каки широкие. Как сковорода, лицо. Италья-а-анка!.. Тьфу…

— Это к ней ходит?.. Лабух из ресторана?.. Степка?..

— А как же. Днюет и ночует.

— Да она с них со всех деньги берет. А в ресторане за вечер — знашь, сколь можно нагрести?..

— Ушла… Дверью-та как хлобыснула! Как бомбу взорвала. Портниха лупоглазая. Вот всех люблю, всех люблю в квартире. А ее нет. Гордая! Не здоровается. Да Степка, хахаль, тоже оторви и брось. Давеча — трезвон! Открываю. Он стоит, еле держит ящик с вином. “Я звонок носом нажал, извините”, — грит…


Еще от автора Елена Николаевна Крюкова
Аргентинское танго

В танце можно станцевать жизнь.Особенно если танцовщица — пламенная испанка.У ног Марии Виторес весь мир. Иван Метелица, ее партнер, без ума от нее.Но у жизни, как и у славы, есть темная сторона.В блистательный танец Двоих, как вихрь, врывается Третий — наемный убийца, который покорил сердце современной Кармен.А за ними, ослепленными друг другом, стоит Тот, кто считает себя хозяином их судеб.Загадочная смерть Марии в последней в ее жизни сарабанде ярка, как брошенная на сцену ослепительно-красная роза.Кто узнает тайну красавицы испанки? О чем ее последний трагический танец сказал публике, людям — без слов? Язык танца непереводим, его магия непобедима…Слепяще-яркий, вызывающе-дерзкий текст, в котором сочетается несочетаемое — жесткий экшн и пронзительная лирика, народный испанский колорит и кадры современной, опасно-непредсказуемой Москвы, стремительная смена городов, столиц, аэропортов — и почти священный, на грани жизни и смерти, Эрос; но главное здесь — стихия народного испанского стиля фламенко, стихия страстного, как безоглядная любовь, ТАНЦА, основного символа знака книги — римейка бессмертного сюжета «Кармен».


Красная луна

Ультраправое движение на планете — не только русский экстрим. Но в России оно может принять непредсказуемые формы.Перед нами жесткая и ярко-жестокая фантасмагория, где бритые парни-скинхеды и богатые олигархи, новые мафиози и попы-расстриги, политические вожди и светские кокотки — персонажи огромной фрески, имя которой — ВРЕМЯ.Три брата, рожденные когда-то в советском концлагере, вырастают порознь: магнат Ефим, ультраправый Игорь (Ингвар Хайдер) и урод, «Гуинплен нашего времени» Чек.Суждена ли братьям встреча? Узнают ли они друг друга когда-нибудь?Суровый быт скинхедов в Подвале контрастирует с изысканным миром богачей, занимающихся сумасшедшим криминалом.


Русский Париж

Русские в Париже 1920–1930-х годов. Мачеха-чужбина. Поденные работы. Тоска по родине — может, уже никогда не придется ее увидеть. И — великая поэзия, бессмертная музыка. Истории любви, огненными печатями оттиснутые на летописном пергаменте века. Художники и политики. Генералы, ставшие таксистами. Княгини, ставшие модистками. А с востока тучей надвигается Вторая мировая война. Роман Елены Крюковой о русской эмиграции во Франции одновременно символичен и реалистичен. За вымышленными именами угадывается подлинность судеб.


Безумие

Где проходит грань между сумасшествием и гениальностью? Пациенты психиатрической больницы в одном из городов Советского Союза. Они имеют право на жизнь, любовь, свободу – или навек лишены его, потому, что они не такие, как все? А на дворе 1960-е годы. Еще у власти Никита Хрущев. И советская психиатрия каждый день встает перед сложностями, которым не может дать объяснения, лечения и оправдания.Роман Елены Крюковой о советской психбольнице – это крик души и тишина сердца, невыносимая боль и неубитая вера.


Серафим

Путь к Богу и Храму у каждого свой. Порой он бывает долгим и тернистым, полным боли и разочарований, но в конце награда ждет идущего. Роман талантливой писательницы Елены Крюковой рассказывает о судьбе нашего современника - Бориса Полянского, который, пережив смерть дочери и трагический развод с любимой женой, стал священником Серафимом и получил приход в селе на реке Суре. Жизнь отца Серафима полна испытаний и соблазнов: ему - молодому и красивому, полному жизненных сил мужчине - приходится взять на себя ответственность за многие души, быть для них примером кротости и добродетели.


Царские врата

Судьба Алены – героини романа Елены Крюковой «Царские врата» – удивительна. Этой женщине приходится пройти путь от нежности к жесткости, от улыбок к слезам, от любви к ненависти и… прощению.Крюкова изображает внутренний мир героини, показывая нам, что в одном человеке могут уживаться и Божья благодать, и демоническая ярость. Мятежная и одновременно ранимая Алена переходит грань Добра и Зла, чтобы спасти того, кого любит больше всех на свете…