Коммуналка - [2]

Шрифт
Интервал

— Да, хвосты… Только шубу не сошьешь… Паня, буди всех! Всех!

— Милые! Милые! Вставайте! Пожар! Горим! Горим!

— Что?.. Кто придумал?.. А запах-то… А полыхает вон!..

— Это он, сволочь. Граф Борис Иваныч. Утюг оставил в кладовке. А сам заснул.

— Эй, Борис Иваныч!.. Спит… Свои брильянты под подушкой охраняет, а нам — гори синим пламенем?!..

— Вставай, контра проклятая!..

— Пожарнички, родненькие, вы уж потушите за ради Христа… Дети малые у нас…

— Уж потушили, бабы. Не нойте. Счастье ваше. Дом-то… деревянный коробок. Еще минут пятнадцать — и все рухнуло бы… к едрене-фене…

— Пожарники! Братаны! Водочки тяпнем?.. За жизнь!..

— Мамка, мамка, да почему горелым пахнет, аж плакать хочется, а голуби на крыше — не сгорели?..

ПОЖАР

Лютая, зверья сила огня.
Судорга ног — к подбородку.
Страшно, огонь. Вдруг возьмешь ты меня
В гулкую рыжую глотку?
Пасть твоя светлая. Зубы остры.
Дом наш качается, пьяный.
Так вот горят — первобытно — костры
В наших песцовых буранах.
Это Борис наш Иваныч, наш граф,
Житель крысиной кладовки,
Тощая щепка, — спал, ноги задрав,
После крутой голодовки
Так запродав с аметистом браслет,
Что на паршивую сотню
Снедь закупил и поел на сто лет
Впрок — хоть сейчас в преисподню!.. —
Гладил рубашки… Дрожание рук,
Сытости радость тупая…
Как он оставил включенным утюг —
Плача, сопя, засыпая…
И загорелось в щелях и пазах
Красной сухой круговертью.
И загорелся в ребячьих глазах
Дикий азарт передсмертья.
Взрослые — те лишь вопили одно:
“Дом бы сгорел этот нищий!..
Иль в новоселье попьем мы вино,
Иль повезут на кладбище!..”
И, спохватясь, прижав руки ко рту:
“Родненькие!.. Погасите!..
Все переможем — всю голь-нищету,
Только нам дом наш спасите!..”
Шорох — из шлангов — вонючей воды!
Гари древесная пряность!
Перед тигриною пастью беды —
Я, не мигая, уставясь…
Рядом со мною — Петюшка Звонцов
В черных трусах доколенных —
Ласковых не докричишься отцов —
Сгибших, застреленных, пленных…
Рядом со мною картежник Сократ
В бязевом женском халате —
Там, в его комнате, знаю, лежат
Трое — все в дым! — на кровати…
Рядом со мной Киселиха стоит,
Жесткая, будто двустволка!
Сходен с болотной кикиморой вид,
Светят глаза, как у волка…
А за лопаткой угластой ее,
Весь в первобытных сполохах,
Пьяный Валера — дыряво белье,
Грудь — вся в наколках: эпоха…
Саня, не бойся! Тамарка, держись!
Этот пожар — что он сможет?
Он не сожжет поднебесную жизнь —
Кости земные изгложет.
В небе январском — горелый салют
Виден сквозь детские веки.
“Жить вам осталось — пятнадцать минут!”
Жить нам осталось — навеки.
Что суждено? Вдоль по свету — с сумой?..
В пахоту — слезные зерна?..
…Русый пожарничек,
                      Ангел ты мой.
Спас ты мой Нерукотворный.

— Дочка. Не смей ходить туда к нему в кладовку. Слышь, не смей!.. Он тебя там гадкому научит. Не ходи! Весь сказ!

— Буду ходить.

— Вот Бог послал козу! Упрется рогами!.. Говорят тебе — не ходи! Медом он тебя там, што ль, кормит?..

— Нет. Читает.

— Во-он што!.. Артист какой!.. Мало тебе учительша в школе читает!.. Я книжки покупаю — дорогие…

— Это сказки. А Борис Иваныч мне правду читает.

— Ишь ты!.. Правду! Ну и какая она у него, правда?..

— Настоящая.

КЛАДОВКА

…Старый граф Борис Иваныч, гриб ты, высохший на нитке
Длинной жизни, — дай мне на ночь поглядеть твои открытки.
Буквой “ЯТЬ” и буквой “ФИТА” запряженные кареты —
У Царицы грудь открыта, солнцем веера согреты…
Царский выезд на охоту… Царских дочек одеянья —
Перед тем тифозным годом, где — стрельба и подаянье…
Мать твоя в Стамбул сбежала — гроздьями свисали люди
С корабля Всея Державы, чьи набухли кровью груди…
Беспризорник, вензель в ложке краденой, штрафная рота, —
Что, старик, глядишь сторожко в ночь, как бы зовешь кого-то?!
Царских дочек расстреляли. И Царицу закололи.
Ты в кладовке, в одеяле,  держишь слезы барской боли —
Аметисты и гранаты,  виноградины-кулоны —
Капли крови на распятых ротах, взводах, батальонах…
Старый граф! Борис Иваныч! Обменяй кольцо на пищу,
Расскажи мне сказку на ночь о великом царстве нищих!
Почитай из толстой книжки, что из мертвых все воскреснут —
До хрипенья, до одышки, чтобы сердцу стало тесно!
В школе так нам не читают. Над богами там хохочут.
Нас цитатами пытают. Нас командами щекочут.
Почитай, Борис Иваныч, из пятнистой — в воске! — книжки…
Мы уйдем с тобою… за ночь… Я — девчонка… ты — мальчишка…
Рыбу с лодки удишь ловко… Речь — французская… красивый…
А в открытую кладовку тянет с кухни керосином.
И меня ты укрываешь грубым, в космах, одеялом,
И молитву мне читаешь, чтоб из мертвых — я восстала.

— А-а-а!.. Мамочка, не бей!.. Мамочка, не надо!.. Я больше никогда!.. не буду… А-а-а-а!..

— Ты, злыдень поганый. Заел мою жизнь. Так тебе. Так тебе. Так тебе. Так. Дрянь. Дрянь. Дрянь.

— Мамочка!.. Не надо до крови!.. Не надо по голове… А-а-а!.. Прости, прости, прости, а-а!..

— У, поганец. Всего искровяню. Всего искалечу. Места живого не оставлю! Весь в отца. Весь. Получай. Получай. Получай.

— Мамочка!..

— Гаденыш.

— Анфиса, открой!.. Слышь, Анфиса, открой, дверь ногой высажу!.. Не бей мальца. Это ж подсудное дело. Засудят тебя, клячу.

— Мой!.. Что хочу, то и делаю!..

— Да он глянь как пищит — душа в теле кувыркается!.. Мочи ж нету слушать!.. Нас хоть пощади!.. Че издеваесся-то над беззащитным, ведь он малек!..


Еще от автора Елена Николаевна Крюкова
Аргентинское танго

В танце можно станцевать жизнь.Особенно если танцовщица — пламенная испанка.У ног Марии Виторес весь мир. Иван Метелица, ее партнер, без ума от нее.Но у жизни, как и у славы, есть темная сторона.В блистательный танец Двоих, как вихрь, врывается Третий — наемный убийца, который покорил сердце современной Кармен.А за ними, ослепленными друг другом, стоит Тот, кто считает себя хозяином их судеб.Загадочная смерть Марии в последней в ее жизни сарабанде ярка, как брошенная на сцену ослепительно-красная роза.Кто узнает тайну красавицы испанки? О чем ее последний трагический танец сказал публике, людям — без слов? Язык танца непереводим, его магия непобедима…Слепяще-яркий, вызывающе-дерзкий текст, в котором сочетается несочетаемое — жесткий экшн и пронзительная лирика, народный испанский колорит и кадры современной, опасно-непредсказуемой Москвы, стремительная смена городов, столиц, аэропортов — и почти священный, на грани жизни и смерти, Эрос; но главное здесь — стихия народного испанского стиля фламенко, стихия страстного, как безоглядная любовь, ТАНЦА, основного символа знака книги — римейка бессмертного сюжета «Кармен».


Железный тюльпан

Что это — странная игрушка, магический талисман, тайное оружие?Таинственный железный цветок — это все, что осталось у молоденькой дешевой московской проститутки Аллы Сычевой в память о прекрасной и страшной ночи с суперпопулярной эстрадной дивой Любой Башкирцевой.В ту ночь Люба, давно потерявшая счет любовникам и любовницам, подобрала Аллочку в привокзальном ресторане «Парадиз», накормила и привезла к себе, в роскошную квартиру в Раменском. И, натешившись девочкой, уснула, чтобы не проснуться уже никогда.


Безумие

Где проходит грань между сумасшествием и гениальностью? Пациенты психиатрической больницы в одном из городов Советского Союза. Они имеют право на жизнь, любовь, свободу – или навек лишены его, потому, что они не такие, как все? А на дворе 1960-е годы. Еще у власти Никита Хрущев. И советская психиатрия каждый день встает перед сложностями, которым не может дать объяснения, лечения и оправдания.Роман Елены Крюковой о советской психбольнице – это крик души и тишина сердца, невыносимая боль и неубитая вера.


Тень стрелы

Это книга о бароне Унгерне, о казаках и солдатах его трагически знаменитой Азиатской дивизии, о Катерине Терсицкой-Семеновой, аристократической жене атамана Семенова. Разветвленный интересный сюжет, связанный с восточной мистикой смерти – тибетской религией бон-по и ее жрецами. Грохочут выстрелы – а рядом любовь, и ей нипочем ужасы времени и преграды братоубийственной войны…Портрет Унгерна в романе – не вполне документальный, хотя и достаточно убедительный. Казаки, простые жители Урги, правитель Халхи Богдо-гэгэн, русские офицеры – вот подлинные герои этого восточносибирского русского эпоса.Роман впервые опубликован в Праге в 2004 году.


Царские врата

Судьба Алены – героини романа Елены Крюковой «Царские врата» – удивительна. Этой женщине приходится пройти путь от нежности к жесткости, от улыбок к слезам, от любви к ненависти и… прощению.Крюкова изображает внутренний мир героини, показывая нам, что в одном человеке могут уживаться и Божья благодать, и демоническая ярость. Мятежная и одновременно ранимая Алена переходит грань Добра и Зла, чтобы спасти того, кого любит больше всех на свете…


Империя Ч

«Яркая, страстная книга о любви» («Литературная газета», Москва, 2008).Простая русская девушка, волею судеб попавшая в Японию, в портовый иокогамский бордель, и моряк русского флота Василий встречаются, чтобы соединить сердца на всю жизнь, изобилующую драматизмом и приключениями.Они оба странствуют, бедствуют, страдают. Василий покидает возлюбленную — жизнь слишком тяжела, ее жестокость разрубает, казалось, безраздельно слившиеся судьбы.Лесико Фудзивара становится знаменитой певицей в Шанхае. Трагизм и обреченность русской эмиграции на Востоке, непростые судьбы русских людей на чужбине показаны в живописном соприкосновении с утонченной сакральной тайной Востока, с древними обрядами и традициями.Лесико Фудзивара становится носительницей одной из таких тайн.