Комментарий к "Категориям" Аристотеля. Фрагменты - [4]
Итак, распределив все имена (nomina), он возвратился обратно - к свойствам и фигурам самих имен (vocabulum), и ту форму, которая может изменяться по падежам, назвал именем (nomen), ту же, которая распределяется по временам, - глаголом (verbum). Первая же позиция [15] имен была та, посредством которой он обозначил субъекты для интеллекта или чувств. Вторая - посредством которой рассматривают отдельные свойства имен (nomen) и фигуры. Таким образом, первое имя (primum nomen) есть самое имя (ipsum vocabulum) вещи, например, когда та или иная вещь называется "человек". Что же касается того, что самое имя (ipsum vocabulum), то есть "человек", называется именем (nomen), то это относится не к значению имени (nomen), но к фигуре, в силу того, что оно может изменяться по падежам. Итак, первая позиция имени (nomen) образуется в соответствии со значением слова (vocabulum); вторая - сообразно фигуре; первая позиция [предназначается] для того, чтобы вещи получали имена, вторая - чтобы иными именами обозначались сами имена. Ведь в то время, как "человек" есть имя (vocabulum) подлежащей субстанции [16], то [имя], которым называется "человек", есть имя (nomen) [имени] "человек", являющееся наименованием (appellatio) самого имени. Ибо мы спрашиваем: каким словом (vocabulum) является "человек"? - и [нам] правильно отвечают: именем [существительным] (nomen).
Итак, цель этого трактата - рассуждение о первых именах вещей и о звуках, обозначающих вещи безотносительно того, что они образуются согласно каким-либо свойствам и фигурам, но в том, что они суть обозначающие (in eo quod significantes sunt). Ибо что бы ни сказывалось о субстанции, - претерпевание или действие, [здесь] исследуется не то, как одно из имен может изменяться по надежам, а другое - по временам, но как имя обозначает или человека, пли лошадь, или какого-либо индивида, или вид, или род. Итак, целью этого труда является исследование звуков, обозначающих вещи, в том, что они суть обозначающие. Безусловно, это исследование, следующее за [комментариями] к Порфирию, приспособлено к обстоятельствам введения и неискусного повествования, ибо мы изложили то, что, как будет видно, более ясно и не вызывает затруднений. В дальнейшие же наши планы входит обсуждение назначения, пользы и порядка [предикаментов] в трех вопросах, один из которых будет [посвящен] назначению предикаментов. Это будет сделано, разумеется, в другом задуманном мною комментарии о тех же категориях, для людей более ученых, и там, перечислив мнения различных [писателей], мы будем учить тому, с чем совпадет наше собственное суждение. Поэтому пусть теперь никто не удивляется и не противится этому намерению, так как он увидит, насколько все это выше того, что могли бы вместить умы начинающих, для которых, обучающихся, мы написали эту [книгу] простым и доступным языком. Итак, те, кого мы собираемся допустить до этого знания, посредством доступного изложения должны быть подведены как бы к самым дверям этой дисциплины. Поэтому пусть читатель поймет причину различия мнений в каждом из трудов, ведь в одном случае излагаются взгляды, подходящие для науки пифагорейцев и совершенного учения (doctrina perfecta), а в другом исследование соответствует простым стадиям изложения того, что требуется для введения.
Однако вернемся теперь к основной теме. Назначение (intentio) "Предикаментов" в данном случае то, о котором сказано выше, то есть рассуждение о первых звуках, обозначающих первые роды вещей, в том, что они суть обозначающие. Поскольку [число] вещей бесконечно, также необходимо бесконечно и [число] звуков, которые их обозначают, однако познание бесконечного невозможно, ибо бесконечное не может быть объято духом (animus). То же, что не может быть охвачено мыслительной способностью, нельзя заключить в границы никакой науки (scientia), поэтому науки о бесконечном не существует. Однако Аристотель трактует здесь не о бесконечном [числе] обозначений вещей, но вводит десять предикаментов, к которым должно быть сведено бесконечное множество обозначающих звуков. Так, например, когда я говорю "человек", "дерево", "камень", "лошадь", "животное", "свинец", "олово", "серебро", "золото" и прочее в том же духе, [число] чего, разумеется, бесконечно, то все это сводится к одному только имени субстанции. Ведь эти [имена] и бесконечное [число] других имен включает одно имя субстанции. И, опять же, когда я говорю: "размером в две пяди", "в три пяди", "шесть", "четыре", "десять", "линия", "поверхность", "тело" или что-нибудь в этом же роде, [число] чего бесконечно, [все это] объемлется одним именем количества, ибо подпадает под [общее имя] количества. И далее, когда я говорю "белое", или "знание", или "хорошее", или "плохое", или что-нибудь подобное в этом роде, что так же бесконечно, все же находится одно имя, включающее все качества, и точно так же в других случаях.
Итак, Аристотель ограничил малым числом десяти предикаментов неопределенное и бесконечное множество различных вещей с тем, чтобы то, число чего бесконечно и что не может стать объектом научного исследования, ограниченное десятью своими родами, могло бы постигаться наукой (scientia). Следовательно, десять предикаментов, о которых мы говорим, суть роды для бесконечных значений, [данных] в звуках; но поскольку любое значение звуков относится к вещам, которые обозначаются звуками, в том, что они суть обозначающие, то [предикаменты] необходимо обозначают роды вещей. Итак, чтобы закончить с [вопросом] о назначении предикаментов, следует сказать, что в этой книге речь пойдет о первых звуках, обозначающих первые роды вещей, в том, что они суть обозначающие.
Вершина творчества Боэция — небольшое сочинение «Об утешении философией», написанное в тюрьме перед казнью. Оно теснейшими узами связано с культурой западного средневековья, а своими поэтичностью и гуманизмом сохраняет притягательную силу и для людей нашего времени. В течение многих веков «Утешение» оставалось неисчерпаемым кладезем философского познания и источником, откуда черпались силы для нравственного совершенствования и противостояния злу и насилию.В «Утешении» проза чередуется со стихами — Боэций избрал довольно редко встречающуюся в античной литературе форму сатуры, т.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Боэций как один из родоначальников схоластического анализа христианских догматов.В сущности, реализация аристотелевской логическо-категорийной структуры на христианско-теологическом субстрате.
Настоящий том «Библиотеки античной литературы» по существу впервые знакомит русского читателя с латинской поэзией IV–VI вв. нашей эры. В книгу вошли произведения крупных поэтов той эпохи, таких как Авсоний, Клавдиан, Рутилий Намациан, стихи менее значительных авторов, и анонимные произведения. Не менее велико и разнообразие представленных в книге жанров — от крупной поэмы до мелкой эпиграммы. Разнообразие и новизна материала — залог большой познавательной и культурной ценности данного тома.
Логические трактаты Боэция - характернейший пример рафинированной схоластической логики и силлогистики раннего европейского средневековья. Авторитет Боэция как логика был в Средние века чрезвычайно велик: его имя называли вторым после Аристотеля.
Убедительный и настойчивый призыв Далай-ламы к ровесникам XXI века — молодым людям: отринуть национальные, религиозные и социальные различия между людьми и сделать сострадание движущей энергией жизни.
Первая в России книга о патафизике – аномальной научной дисциплине и феномене, находящемся у истоков ключевых явлений искусства и культуры XX века, таких как абсурдизм, дада, футуризм, сюрреализм, ситуационизм и др. Само слово было изобретено школьниками из Ренна и чаще всего ассоциируется с одим из них – поэтом и драматургом Альфредом Жарри (1873–1907). В книге английского писателя, исследователя и композитора рассматриваются основные принципы, символика и предмет патафизики, а также даётся широкий взгляд на развитие патафизических идей в трудах и в жизни А.
Михаил Наумович Эпштейн (р. 1950) – один из самых известных философов и теоретиков культуры постсоветского времени, автор множества публикаций в области филологии и лингвистики, заслуженный профессор Университета Эмори (Атланта, США). Еще в годы перестройки он сформулировал целый ряд новых философских принципов, поставил вопрос о возможности целенаправленного обогащения языковых систем и занялся разработкой проективного словаря гуманитарных наук. Всю свою карьеру Эпштейн методично нарушал границы и выходил за рамки существующих академических дисциплин и моделей мышления.
Люди странные? О да!А кто не согласен, пусть попробует объяснить что мы из себя представляем инопланетянам.
Антология современной анархистской теории, в которую вошли тексты, отражающие её ключевые позиции с точки зрения американского постлевого анархиста Боба Блэка. Состоит из 11 разделов, а также общего введения и заключения. Составлена специально для издательства «Гилея». Среди авторов: Джордж Вудкок, Джон Зерзан, Мюррей Букчин, Фреди Перлман, Пьер Кластр, Персиваль и Пол Гудманы, Мишель Онфре, сам Боб Блэк, коллективы CrimethInc., Fifth Estate, Green Anarchy и мн. др. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Эрик Вейнер сочетает свое увлечение философией с любовью к кругосветным путешествиям, отправляясь в паломничество, которое поведает об удивительных уроках жизни от великих мыслителей со всего мира — от Руссо до Ницше, от Конфуция до Симоны Вейль. Путешествуя на поезде (способ перемещения, идеально подходящий для раздумий), он преодолевает тысячи километров, делая остановки в Афинах, Дели, Вайоминге, Кони-Айленде, Франкфурте, чтобы открыть для себя изначальное предназначение философии: научить нас вести более мудрую, более осмысленную жизнь.