Комитет Тициана - [13]

— Что он собой представляет?

— Это смотря кого слушать. У него есть свой клуб фанатов. Те утверждают, что он великий человек и его вклад в науку бесценен. В общем, джентльмен и мудрец. Знаешь, есть такие люди: безукоризненные манеры и полная профессиональная состоятельность. Прямо святой нашего времени. Но есть и менее лестное мнение: несмотря на все свое обаяние, он просто-напросто надутый старый козел. Так о нем обычно отзываются те, кто ничего не поимел от его обширной сети патронажа.

— А сам он чего стоит?

— На этот счет есть тоже различные суждения, — пожал плечами Аргайл. — Его книга, посвященная венецианским художественным состязаниям, обычно признается революционным словом в науке. Но другие, не такие восторженные почитатели, утверждают, что он себя изжил. И то правда — трудно двадцать лет существовать на былой репутации. Что до меня, скажу тебе честно: не знаю. Сам я с ним никогда не встречался, но слышал — он страстный коллекционер и платит по счетам. Чего еще желать от человека?

Фонд Чини — другое название монастыря Сан-Джорджо Маджоре — шедевра Андреа Палладио XVI века, отошедшего государству и превращенного в элитарный историко-научный конференц-центр. Именно в таком месте стоит проводить заседания и собирать на них людей, которых хотите поразить. А уж для исследователей творчества самого знаменитого художника Венеции вообще ни на что не скупились, и для организации ежегодной конференции в полное распоряжение Тициановского комитета предоставили хорошо оборудованную комнату для заседаний, удобные номера, телефоны, телефаксы, ксероксы и солидный коллектив поваров и горничных.

И что, как не открывающийся пейзаж мог заставить умы ученых работать в нужном направлении: напротив площадь Сан-Марко, слева церковь Санта-Мария-дел-ла-Салюте; камень, терракота, кирпич — здания ярко выделяются в свете затухающего и все более редкого осеннего солнца, и это само по себе веское доказательство того, что Венеция — одно из величайших чудес света.

Флавия стояла на вапоретто и зачарованно наблюдала, как приближался остров. Летом ее лицо слегка загорело, длинные, светлые волосы развевались на ветерке. Она слегка расставила ноги, чтобы сохранить равновесие, и засунула руки в карманы джинсов. Если бы Аргайл видел ее в этот момент, то еще больше, чем утром за завтраком, потерял бы голову. Но все равно бы ни за что ничего не сказал, а Флавия не умела проникать в его мысли.

— Слишком поздно! — рявкнул охранник и ткнул пальцем в расписание, которое оповещало туристов, что доступ внутрь прекращался в полдень, хотя было только десять часов. Флавия выудила из кармана удостоверение полицейского и подала стражу. Тот старательно прочитал, повертел так и сяк и то и дело подозрительно поднимал на нее глаза.

— Выходит, из Рима, да? — переспросил он, тоном давая понять гостье, что ей впору стыдиться своего положения.

— Мне нужен Тициановский комитет, — строго перебила она. — Где мне найти их комнату заседаний?

— О! — понимающе протянул страж. — Вы по поводу той леди, которая распрощалась с жизнью. — Интонация подразумевала, что американка во всем виновата сама. Похоже, в этом здесь каждый был уверен.

— Именно. Вы ее знали?

— Немного. Не очень. Некоторые находят время остановиться и поговорить, даже знают, как меня зовут. Она — нет. Хотя как-то поболтала с моей женой. И та сказала, что леди была вполне любезна. Только разговаривали они недолго. Жена, — последовал кивок в неопределенном направлении, — прибирает здесь в номерах.

— В самом деле? — Флавия уловила его намек о разговорчивых постояльцах. — И как давно она здесь работает?

— Теперь уже очень давно. С самого наводнения.

Флавия попыталась припомнить дату: когда случилось наводнение? В 1966-м? В октябре? Что-то в этом роде. Не важно.

— Вкалывает по восемь часов в день, — продолжал охранник. — И еще по вечерам помогает мыть посуду. И знаете, сколько получает?

Флавия догадывалась, что очень мало, но у нее не было времени выслушивать его жалобы, как бы они ни были справедливы.

— Но сейчас-то она не очень занята. Здесь, кроме искусствоведов, как будто больше никого нет.

Страж что-то буркнул, мол, и в самом деле пока затишье, и тут же добавил:

— Все равно непросто содержать в чистоте здание.

— Непросто?

— Даже очень трудно. Здесь все сплошная дрянь. Кажется, красиво, а на самом деле, поверьте, дерьмо. В наши дни ничего не умеют делать. — Флавию так и подмывало спросить, уж не родственник ли он старому гондольеру. — Тоже мне мастера! Называется международный конференц-центр! А не могут залатать крышу, чтобы не текла! А все из-за этих контрактов.

Он посмотрел на нее с хитрецой и приложил палец к кончику носа, давая понять, что речь идет о грязных махинациях в высших сферах. Флавия понимала, на что он намекал, и не могла не согласиться.

— Поверите ли, на прошлой неделе вода протекла внутрь. Можете представить — в коридорах стояли лужи, и жене пришлось работать даже после того, как кончилась ее смена. А все из-за дырявой крыши. Течет, как решето. Хорошо еще не попало в спальни. А то бы завалили жалобами! За ними не заржавеет. Вот ведь люди: всегда жалуются — ничем не довольны.