В одно прекрасное июльское утро роковое письмо с римским штемпелем оказалось на третьем этаже Национального управления по борьбе с кражами произведений искусства и легло на рабочий стол генерала Таддео Боттандо. Оно положило начало грандиозному разоблачению теневого английского дельца от искусства Джеффри Форстера, выдающегося вора своего поколения. Самое безнадежное дело в карьере Боттандо обернулось самой великой его победой.
Сначала эта маленькая ручная граната просто лежала на столе, ожидая своей очереди в ряду мелких рутинных дел, совершаемых генералом каждое утро. Пытаясь стряхнуть с себя остатки сонного оцепенения, он, как всегда, полил цветы, изучил свежие газеты и выпил чашечку кофе, регулярно поставляемого в его офис из бара, расположенного на другой стороне площади Святого Игнасия.
Потом сел разгребать входящую почту. Он перелопатил целую гору разнообразных посланий, пока наконец в 8.45 не взял в руки обычный дешевый конверт.
Боттандо вскрыл его без особого волнения; адрес был написан нетвердой старческой рукой – верный признак того, что чтение письма окажется пустой тратой времени. Практически у любого государственного учреждения есть своя коллекция осаждающих его сумасшедших типов, и Национальное управление по борьбе с кражами произведений искусства не являлось в этом смысле исключением. У каждого сотрудника был свой любимец в этой пестрой, но в целом совершенно безобидной компании. Например, сам Боттандо выделял синьора из Тренто, объявившего себя новым воплощением Микеланджело. Он требовал, чтобы Флоренция вернула ему статую Давида, поскольку семейство Медичи в свое время недоплатило ему за шедевр. Флавия ди Стефано, отличавшаяся в последнее время весьма своеобразным чувством юмора – должно быть, заразилась от своего английского друга, – питала слабость к некоему типу, озабоченному положением мышей-полевок в Апулии[1]. Этот тип угрожал залить вареньем монумент Витторио Эммануеле в Риме, рассчитывая привлечь внимание к волнующей его проблеме. С точки зрения Флавии, такой гастрономический терроризм значительно улучшил бы вид безобразного творения, и в любой другой стране правительство не поскупилось бы выдать грант на такое благое дело.
Итак, Боттандо не ждал от письма никаких поразительных открытий. Откинувшись в кресле, он развернул листок и быстро пробежал его глазами. Затем нахмурился и отвел взгляд, словно пытаясь удержать ускользающее воспоминание, потом снова вернулся к началу и прочитал послание внимательнее. После чего взял телефонную трубку и попросил зайти Флавию.
«Многоуважаемый синьор! – Высокопарный стиль до сих пор сохранился в официальной итальянской переписке. – Я пишу Вам, чтобы признаться в одном преступлении. Я стала соучастницей кражи картины из палаццо Страга во Флоренции. Это преступление, в котором я добровольно сознаюсь, имело место в июле 1963 года. Да простит меня Господь, ибо я себя простить не могу.
С глубочайшим и почтительнейшим уважением,
Мария Фанселли».
Флавия прочитала письмо с полным безразличием, потом прочитала еще раз, пытаясь понять, чем оно могло заинтересовать шефа. Откинув назад длинные светлые волосы, девушка задумчиво потерла ладошкой кончик носа и вынесла окончательный вердикт:
– Ха! Ну и что тут особенного?
Боттандо медленно покачал головой:
– Кое-что. Возможно.
– Почему вы так думаете?
– Мой возраст имеет некоторые преимущества, – важно заметил он. – Например, мне известны факты, которых юные создания вроде тебя не могут знать хотя бы в силу того, что их тогда не было на свете.
– На прошлой неделе стукнуло тридцать три.
– Хорошо, создания среднего возраста, если тебе так больше нравится. И словосочетание «палаццо Страга» для меня не пустой звук.
Боттандо зажал в зубах ручку, нахмурился, посмотрел в потолок.
– Хм. Страга. Флоренция. Тысяча девятьсот шестьдесят третий. Картина.
Он уставился в окно, а Флавия терпеливо ждала, гадая, скажет он ей в конце концов, что у него на уме, или нет.
– Ха! – издал он радостный возглас по прошествии нескольких минут. – Вспомнил. Не могла бы ты порыться в ящике старых дел, моя дорогая?
Под ящиком подразумевался небольшой плетенный из лозы шкафчик, а старыми делами Боттандо скромно именовал дела с минимальными шансами на раскрытие. Шкафчик был полон.
Флавия встала, собираясь исполнить приказание.
– Должна заметить, – скептически произнесла она, – что не очень доверяю вашей памяти. Вы уверены в своих предположениях?
Боттандо отмахнулся.
– Ищи, – сказал он, – с памятью у меня все в порядке. Мы, старые динозавры…
Флавия не дослушала. Через полчаса, задыхаясь от пыли и злости, девушка вынырнула из подвала.
Вернувшись в кабинет Боттандо, она начала было жаловаться, но расчихалась и молча бросила большую пухлую папку ему на стол.
– Да благословит тебя Бог, дорогая, – прочувствованно сказал Боттандо.
Флавия снова оглушительно чихнула.
– Это все вы виноваты, – упрекнула она, продолжая чихать. – В этих развалинах невозможно что-то найти. Папку я обнаружила совершенно случайно, и то только потому, что целая стопка съехала с полки и рассыпалась по всему полу.
