Комитет Тициана - [11]

Аргайл был потрясен.

— Ты — полицейский и туда же. Мне за тебя стыдно!

— Просто предложила.

— Нет уж, спасибо. Еще несколько дней потолкаюсь, попытаюсь добиться своего законным путем, а если не получится — брошу. — В нем снова вспыхнул прежний энтузиазм. — Завтра попытаюсь взять за глотку маркизу. Отправлюсь к ней. Должно подействовать. — Джонатан зевнул, откинулся на спинку стула и потянулся. — Ну довольно. Я сыт по горло всей этой чепухой. Развлеки меня, расскажи, как там жизнь в Риме.

Это было откровенным напоминанием того, что они, хоть и жили в одном городе, но в последнее время виделись редко. Аргайла это расстраивало, и Флавии тоже недоставало его общества. Но, как она это объясняла, Джонатан на глаза не попадался, а ей было некогда. Столько всего навалилось — генералу приходилось спасать их управление.

— Если честно, — призналась она, — я здесь потому, что в Риме все посходили с ума и Боттандо приходится выкручиваться.

— Он в своем репертуаре.

На этот счет у них были разные взгляды. Англичанин Аргайл считал, что постоянные манипуляции Боттандо характеризуют его как законченного интригана. И хотя относился к дружелюбному итальянцу с огромным уважением, в душе считал, что тому лучше бы тратить побольше времени на поимку преступников. А Флавия, наоборот, полагала, что ни от кого не будет пользы, если противникам генерала удастся угробить управление. Только не хотела, чтобы Боттандо слишком часто использовал именно ее.

— На этот раз все очень серьезно, — нахмурилась она. — На нас крепко наехали. Я очень надеюсь, что ему удастся вытащить нас из этой передряги.

— Уверен. У него же потрясающий опыт. А ты, я полагаю, здесь по поводу дела Мастерсон? Я читал о нем в газетах.

Флавия рассеянно кивнула.

— Кто это ее?

— Откуда мне знать? Местная полиция полагает, что это ограбление. Может быть, и так. Не мое дело. Я здесь, чтобы придать расследованию респектабельности, выяснить, не связано ли это как-то с искусством, и тактически завоевать управлению репутацию в трудный момент. Слушай, — Флавия решила перевести тему разговора в менее тревожное русло, — ты не знаешь такое ателье… — она сверилась с названием, — «Фотографика Росси»?

— В высшей степени респектабельное — небольшое дело в Болонье. Подборки фотографий. Их часто используют искусствоведы, подбирая иллюстрации для книг. А что?

— Да ничего. Просто оттуда сегодня утром пришло Письмо Мастерсон. Вот и решила проявить усердие и выяснить, что это такое. Надо же о чем-то писать в отчете, — объяснила она, а Аргайл взял у нее бумагу и начал читать.

Редко приходится видеть, как человек от удивления резко откидывается на спинку стула. И еще реже — как от удивления у него меняется цвет лица. Аргайл обогатил опыт Флавии и тем, и другим. На секунду ей даже показалось, что Джонатан сейчас опрокинется вместе со стулом. Пока он читал письмо, его лицо побледнело, а затем пошло пятнами. Он таращился на лист бумаги выпученными глазами.

— Что это… — начал он таким тоном, словно с ним вот-вот была готова приключиться истерика. — Что ты с этим делаешь? — Он явно увидел нечто такое, что Флавия не разглядела. И она вытянула шею и тоже уставилась на лист.

— Тут что-нибудь не так?

— Все так. Прекрасное письмо. Можно сказать, образец. Приятно сознавать, что в наш век мобильных телефонов и электронной почты эпистолярный стиль еще существует.

— Джонатан, — насторожилась Флавия. Она знала его раздражающую манеру городить в разговоре всякую чушь, если он чувствовал, что сбит с толку или чем-то расстроен.

— Она запрашивает фотографию с одного полотна.

— А ей отвечают, что у них ее нет. Это я знаю.

— С портрета, — методично продолжал Аргайл, — Того самого, который принадлежал маркизе ди Мулино и который полвека никого не интересовал. Кроме меня. Я напрасно потратил несколько месяцев, пытаясь его купить. И когда считал, что все на мази, эта страшила Пианта вдруг заявила, что кто-то еще проявляет к нему интерес и намерен купить. И вот оказывается, что этот кто-то — та самая женщина, которую так ловко исполосовали ножом.

Флавия задумалась. Она видела, что Аргайл чем-то обеспокоен, но не понимала, в чем дело.

— Тебя избавили от конкурентки, — весело проговорила она.

— Слишком уж точно. — Он мрачно посмотрел на нее.

— А кто художник? — поинтересовалась Флавия.

— Никто.

— Но кто-то же его нарисовал?

— Естественно. Но ни я, ни другие не знаем, кто именно. Просто представитель венецианской школы, примерно в тысяча пятисотом году или около того. Очень посредственный.

— А чей в таком случае портрет?

— Тоже не знаю, — отозвался Аргайл. — Может быть, это автопортрет.

— Полагаю, не Тициана?

— Ни малейшей вероятности. Тициан умел рисовать.

— Что он собой представляет?

— Анфас. Мужчина с крючковатым носом в мантии. Зеркало, на заднем плане мольберт и палитра. Ничего особенного.

— Забавное совпадение, — нахмурилась Флавия. Она явно расстроилась, понимая, что ее жизнь без нужды усложняли.

— Вот и меня это поразило, — угрюмо проговорил англичанин и перечитал письмо, желая убедиться, что все правильно понял. Оказалось, что правильно. — Очень странно. И это меня пугает. — Он откинулся на стуле, как бы защищаясь, скрестил на груди руки и, тоже нахмурившись, продолжал: — Тебе бы надо поговорить с ее коллегами. Выяснить, чем она занималась. Может, они сумеют помочь. С ними вообще кто-нибудь разговаривал?