Комиссары - [9]
С а с к а в и й (отходит). Я, Иван Васильевич, ничего не вижу и давайте не будем об этом говорить.
Семен выглядывает и снова прячется.
Посторонитесь, люди идут.
Собирается н а р о д. Семен исчезает.
Т о р а е в. Ну, мы еще поговорим. Я понимаю… Девичье сердце… Смущение… Да, да! Тут тонкая психология. (К входящим.) Сюда! Сюда! Пожалуйте!
А л е к с е й (входит). Давай, ребята, подходи! Садись на чем стоишь, ножки свесь! (Увидев Саскавий.) О! А ты уже здесь? Здравствуй, голуба! Расцеловал бы, да не моя! Эх!..
С а с к а в и й (шутливо ударяет его по руке). Ишь какой прыткий! Даром что «заяц», а сам за двумя зайцами гонишься… Вот я Оляне расскажу.
Все смеются. Доносятся женские голоса.
Кто это сюда идет?
А л е к с е й. Не беспокойся, Саскавий, — это наши деревенские женщины. Они тоже хотят послушать.
С а с к а в и й. Как был бы рад Актанай, если бы видел это.
Входят ж е н щ и н ы.
1-я ж е н щ и н а. Алексей, примете нас в свою компанию?
А л е к с е й. Как не принять? Мужик без бабы, что солдат без ложки.
2-я ж е н щ и н а. Цыц ты, охальник! Мы по-серьезному, а он все шутки шутит.
Н и к о л а й. Входите, входите! На нашего зайца обижаться нечего. Без шутки и серьезного дела не сделаешь…
Женщины входят, выбирают места, потом чинно усаживаются, обмахиваются платочками, переговариваются шепотом.
Э п а н а й. Кого еще ждем? Давайте не затягивать…
А л е к с е й. А ты не торопись! Это только кашу есть надо торопиться… Дяди Шарпата еще нет, и Ахмета с товарищами…
Э п а н а й. Сейчас, наверное, придут. (Доносятся голоса, песня.) Слышите?
А л е к с е й (прислушивается). Это бурлаки-татары. Легки на помине.
Н и к о л а й. Дружно поют!
А л е к с е й. Ребята хорошие, свойские! И меж собою дружны и с нами, как братья. (Приставил ладонь козырьком.) Вот они, и Ахмет впереди.
Песня становится слышней, татары входят, все присутствующие подхватывают песню.
А х м е т. Ну, здравствуйте, товарищи! (Кланяется.) Как живете?
А л е к с е й. Бек якши, ипташ Ахмет.
А х м е т. Ишь ты, как по-нашему выучился. Молодец!
Н и к о л а й. А как же иначе? Вместе работаем, вместе горе мыкаем, — стало быть, и язык у нас один…
А х м е т. Ай, правильно, ай, хорошо сказал ипташ учитель. (К Алексею.) Ну, Алексей, когда на Оляне женишься? Когда свадьбу справим?
А л е к с е й. Когда много денег будет…
А х м е т. Ой, боюсь, долго ждать придется…
Э п а н а й. Этак ты только на турецкую пасху женишься…
А л е к с е й. Ну, ну, не каркай! Вот устроим забастовку, заставим Шовакина мошной тряхнуть, тогда и о свадьбе будем думать. (К Ахмету.) Ты мне скажи — вы насчет забастовки промеж себя говорили?..
А х м е т. Как вы, так и мы. Нам Шовакин тоже не сват, не брат. Он и из нас душу выматывает.
Т о р а е в (переходит от одной группы к другой, прислушиваясь к разговорам). Мне кажется, товарищи, что прежде, чем говорить о забастовке, надо крепко подумать… Чего вы добьетесь забастовкой? Голодать будете… Долго не продержитесь. Шовакин — сила! Надо бы попытаться, договориться с ним… Делегацию послать… Может быть, и удалось бы его уговорить…
Э п а н а й. Тебя разве послать, Иван Васильевич? Ты бы с ним, пожалуй, столковался… (Смеется.)
А х м е т. Зачем болтаешь? (К Тораеву.) Эх ты, учитель! Плохо учишь!.. Мы в ножки кланяться Шовакину не будем!
Н и к о л а й. Не просить надо, а требовать! Настаивать и добиваться. Это наше право!
А л е к с е й. Еще идут!
Входят Ш а р п а т, б у р л а к и, за ними — А н д р е й Б у р о в.
Н и к о л а й. Ну, вот… Теперь и начинать можно.
А х м е т. Говорили, из города товарищ будет…
Э п а н а й. Стало быть, раздумал…
Н и к о л а й. Представитель из города уже тут. Вот он, наш Андрей Буров!
А л е к с е й. Ох, елки зеленые! Вот это да!..
Ш а р п а т. А мы-то думаем: студент и студент…
А х м е т. Мало ли чего мы не знали!
Э п а н а й. Теперь будем знать да помалкивать.
Н и к о л а й. Правильно!
А х м е т. Не сумлевайся, товарищ Андрей! За нами как за каменной стеной!
Б у р о в. Знаю, товарищи! Ну, давайте ближе к делу. Положение наше всем известно, даром слов тратить не будем…
А л е к с е й. Что об этом говорить? Из кулька в рогожку перебиваемся…
Э п а н а й. Часом с квасом, а часом — так… Утопить бы, что ли, Шовакина, — может, лучше жить стало бы?
Б у р о в. Утопить, думаешь?
А х м е т. Без хозяина, конечно, ох как было бы хорошо!
Б у р о в. Да-а… (Встает.)
Воцаряется тишина. Все заинтересованно окружают Бурова.
Товарищи! Вот наши друзья Эпанай и Ахмет говорят: если бы не было хозяина, настала бы хорошая жизнь. Но разве в одном этом хозяине дело? Таких, как наш Шовакин, в России тысячи! А за спиной у них стоят царские чиновники, министры и сам царь. (Встает на скамейку.) Так устроено наше государство. А это значит, что при царской власти нам хорошей жизни не видать! Начиная от царя и кончая нашим старостой Чораем с его сыном Семеном, все это — одна цепь, которою все мы скованы! Эту цепь надо разбить! Второй год тянется война с японцами. Кому она нужна? Нам, что ли, с вами? Нет! На этой войне наживаются фабриканты и заводчики, купцы и промышленники, тот же Шовакин… А мы головы свои кладем за то, чтобы у них карманы пухли, отдаем сыновей своих, братьев, отцов и мужей. Но, товарищи, прошло то время, когда мы безропотно исполняли приказы начальства! Ограбленный и голодный народ выступил на открытую борьбу против помещиков, фабрикантов, против царя и правительственных чиновников. Борьба растет и ширится, превращается в восстание, которое охватило уже не одну губернию! Крестьянство всех национальностей во главе с русским рабочим классом борется за свержение царского строя. Мы, большевики, призываем вас, товарищи крестьяне, товарищи бурлаки, с оружием в руках отстаивать свое священное право на землю, на свободный труд! Мы призываем вас, товарищи кокшагские бурлаки, объявить забастовку и предъявить хозяину требования — повысить оплату труда, установить восьмичасовой рабочий день…