Комета - [9]

Для пущей храбрости он допил начатую накануне «чекушку» и вышел в мир, апостольствовать...

Первой жертвой новоиспечённого таланта стала старушка – соседка.

Уверенный в том, что гений без труда находит путь к сердцам людей, он решил опробовать силу своего детища на бабе Вале, и без того светлой и глубоко сочувствующей.

Помогая ей сойти вниз, поддерживая под трясущийся локоток, Клавдий Давидович, наклонился к её уху и с трепетом, первый раз, произнёс разрывающие его из нутрии, откровения;

Человек обидел собаку...

Зря конечно, зато за дело,

Мне бы...

- Ты ужо я чую, нарезался с утречка. Да, Давидович? Шо ты мине голову морочишь?

Нету у мине денях. Пенсию ишо не приносили. А тибе шо, ужо приносили шоль? – срезала его порыв на корню, старая липская интеллигентка.

Клавдий Давидович, тут же охладел к просвещению особо древних экземпляров и оставив бабку одну справляться с бесконечными ступеньками, вышел на улицу.

Дальше последовала сплошная череда разочарований...

Завидев лик одухотворённого старца, прохожие настороженно ускоряли шаг, а при его попытках ухватить за рукав или ещё как привлечь к себе их внимание, неизменно шарахались или вскипали яростью. И уж, если кто из самых великодушных и неторопливых и останавливался, то заслышав надрывные декламации блаженного дедушки, спешил скрыться крутя пальцем у виска.

-Да стойте же вы, дикарьё! - Кричал им вслед, раздосадованный поэт – алкоголик, и великолепное « Человек обидел собаку...» тонуло в бездушном безмолвии.

У наливайки, где апостол брал две по сто и огурчик, нашлась-таки парочка блаженных, дослушавших его гениальное стихо до конца. Один из них был матёрым мегрелом ни черта не понимающим по-русски, зато обладающим истинно кавказским радушием. Он угостил поэта соточкой.

А вторым, стоически вынесшим поэзию прозрения, был уснувший во время просвещения, сизый местный бич Павлуша.

Выйдя из наливайки, Клавдий Давидович, решил ехать в места наибольшего скопления людей, справедливо считая идеи, заложенные в своём творчестве – оружием массового воздействия.

Первым таким местом был выбран городской вокзал.

В автобусе подвыпивший старец испугал до полусмерти двух сидящих спиной к нему, и мирно шепчущихся студенточек, подкравшись сзади и достаточно громко ебанув:

-Человек обидел собаку!..

После чего был высажен на ближайшей остановке под несмолкающие, возмущённые крики неблагодарной толпы, наперебой успокаивающей рыдающих истеричек.

На остановке, он получил палкой от слепого гармониста, за то, что пытался петь свои стихи налету положив их на «Маш славянки» и вконец расстроенный купил в киоске дешёвой водки и вернулся домой.

Он запил страшно. Беспробудно и отчаянно.

Но, каждую ночь он просыпался, что-то карябал огрызком карандаша на чём придётся и до утра стоял у окна, глядя завороженно в ночь и улыбаясь...

А утром приходила соседка - баба Валя. Убирала срачь в квартирке спящего поэта - алкоголика, оставляла поллитровку «бурячихи», нехитрую закусь, и уходила, унося с собой клочки различных бумажек, исписанные страшными каракулями, о существовании которых Клавдий Давидович, очнувшись, даже и не подозревал.

Старушка расшифровывала и старательно переписывала человеческими буквами алко-манускрипты, и отправляла их, прилагая к письмам дочери в Москву.

Клавдий Давидович Русских, скончался через три года, от тоски, в славном 1990году.

А в 1991 году была вручена литературная премия «Поэтический Букер» и денежный приз в 20000 долларов США за лучший сборник стихов минувшего года.Им оказался сборник стихов известной масковской паетессы, Стэллы Пакатыло - «Человек обидел собаку»...

ЗОЛОТЫЕ ЛОШАДКИ УДАЧИ

***

- Ну, а он?

- Ну, он... Он был родом из малюсенького периферийного городка, который стал для него мал и не мил...

- А она?

- Она - столичная, дамочка, со всеми вытекающими из этого достоинствами и недостатками...

- А он?

- Он... Столица показалась ему другим миром, в котором, то и дело, проносились мимо золотые лошадки удачи, уносящие к головокружительным высотам, счастливчиков, сумевших схватить их за гриву.

- Ну, а она?

- А она их не замечала. Для неё всё это было обыденной и привычной жизнью. Она училась, работала и взрослела.

- А он?

- Он со всех ног гонялся за своими мечтами, пока не обессилил и на смену энтузиазму, не пришло разочарование.

- А она?

- А она, трудилась. Переводы, курсы, рутина, пожилая мама... В отпуск - на моря. По выходным – всяко–разно...

- А он?

- А он всё никак... Никак не хотел поверить в свою ненужность. И приходил в ужас от одной мысли о возвращении домой, в свой малюсенький городок, где золотые лошадки никогда и не водились.

- А она?

- А она, взглянув на него невзначай, почему-то, подумала о свадьбе, о детях... И улыбнулась...

- А он?

- А он, не мог себе представить даже того, как он приедет домой умирать. Ему было стыдно за себя и за свою родину. Ему было горько. И он улыбнулся ей в ответ.

- А она?

- А она в него верила. И, наверное, любила. По своему, конечно, без слёз и излишней экспрессии но, всё-таки...

- А он?

- Он... Он был не против. Да и не то, чтобы он был плохой, нет... Он просто был «не против», а не «за»...